– Что? У тебя есть магические способности?
– Нет. Я… это не сработало на мне. Несколько человек пробовало и не получило никаких даров. Я – из них. Никто, кроме папы, не знает этого.
Она почувствовала, будто мама не сказала эти слова, а ткнула ее ими в живот. В этом причина? Если оба ее родителя получали переливание, может, то, что не сработало на матери, передалось Натали.
Но ведь не было способа узнать наверняка?
«Может, я унаследовала тот дар, который предназначался ей?»
– Что случилось?
– Мы с твоим папой встретились вскоре после того, как им с Бриджит сделали переливания, – сказала мама, голос ее казался почти извиняющимся. – Время тогда было другое. Ты не понимаешь. Это было многообещающее открытие, возможность чего-то невероятного, сверхчеловеческого.
Натали покачала головой.
– Вы не подумали, что есть риски, поверили, что нечто настолько невообразимое случится без последствий.
– Да, – сказала мама, голос ее звучал теперь куда увереннее. – Мы в это верили. Сначала доказательства этому были, и магия была новым, привлекательным открытием. За исключением очень религиозных или очень консервативных людей, почти все в Париже считали это следующим большим шагом для человечества. Сейчас это сложно понять, но тогда доктора Энара превозносили за его работу. Он старался быть хорошим человеком, думаю, – несколько последних слов застряли у мамы в горле, и она прервалась.
Натали скрестила руки. «Если бы я жила в то время, попробовала бы это?»
– Я была очарована дарами папы и Бриджит, – сказала мама, в ее карих глазах был сентиментальный блеск. – Я тоже так хотела. Когда мне сделали переливание и оно не сработало, я была так расстроена. Сотни прошли успешно, и менее двадцати – неудачно. Я себя жалела за такую неудачливость и завидовала, очень завидовала твоим папе и тетушке. Я чувствовала себя неполноценной и чуть не разорвала отношения с Августином, потому что не считала себя достойной.
Натали прижала руки к сердцу. Она кивнула маме, чтобы та продолжала.
– Вскоре после этого начали скапливаться истории. Мы думали, что проблемы были аномалиями, как и я была одной из редких аномалий в этих экспериментах. – Мама развязала ленту шляпки. Она сняла ее с головы и стала теребить ткань. – Мы были какое-то время в безопасности, пока не появились симптомы у твоего папы. Потом поведение Бриджит стало постепенно меняться.
– Как именно? – спросила Натали. – Какие были первые знаки?
Мама положила шляпку рядом с собой.
– Она с трудом отличала сны от реальности, случившееся – от будущего. Когда она стала на основе этого действовать, да еще и с применением насилия…
Натали знала остальное. От мадам Плуфф до лечебницы. Она гадала, сколько еще женщин в Св. Матурина были пациентками Энара.
– Что насчет папы? – спросила Натали шепотом, водя рукой по постельному белью.
«Он сойдет с ума?»
«И я?»
– Он использует свои способности, чтобы ухаживать за заболевшими моряками, но незаметно, чтобы люди не догадывались, что он их исцелил.
«Боже мой. Какая скромность». Она полюбила папу еще сильнее.
– Что бы у них ни было, – продолжила мама со вздохом, – он забирает себе небольшую часть. Если это сломанная нога, то у него будет болеть нога. Если лающий кашель, то у него тоже будет кашель. Никогда ничего смертельного, упаси боже. Пациенты Энара страдают, но не умирают от симптомов. При этом ему все равно приходится ограничивать частоту излечений, иначе он сам постоянно болел бы, а себя он исцелить не может.
– Он сможет вылечить твои руки.
– Не полностью. Он не сможет сделать их снова идеальными, – она осмотрела свои руки, лицо ее потемнело от грусти, – но способен забрать боль и помочь им лучше двигаться. Он умеет предотвратить потерю сил, помочь телу стать сильнее, здоровее. Думаю, можно сказать, что он помогает телу вылечить себя.
Натали ощутила прилив гордости, осознавая, что все это на самом деле значит. Ее отец помогал людям лучше врача, лучше кого бы то ни было. И он делал это, несмотря на то что оно временно ухудшало его собственное здоровье.
Она помнила, как часто в детстве он прикасался к ее содранной коленке или целовал в лоб, когда она болела, говоря, что это сделает ее сильнее. Она думала, что папы просто всегда так говорят, что это такая игра, а он ей действительно помогал.
– Это звучит как потрясающий дар. Не понимаю, почему это должно быть семейным секретом или поводом для стыда.
Мама закрыла глаза и снова открыла.
– К скандалу с Энаром прибавились скандалы с его пациентами. Однажды, – она прервалась, качая головой, – толпа промаршировала по Елисейским полям со словами, что пациенты Энара больны или неестественны. «Энар – не бог», – кричали они, а еще: «Вы недочеловеки, а не сверхчеловеки» и кое-что похуже.
Натали свесила ноги с кровати, встала и обняла мать.
Она утаила от мамы некоторые детали и не сомневалась, что та поступила так же. Она все еще обижалась на то, что мама все это скрывала, но это была та обида, которая, как она впервые осознала, может со временем исчезнуть. Злость не приведет ни к чему.
Хрупкое перемирие установилось на остаток дня, усталость просачивалась в трещины. Натали могла доверить маме некоторые секреты, но не все. Пока этого достаточно.
Глава 28
Следующим утром по дороге в морг Натали остановилась у почтового ящика. Когда она увидела летящий почерк Агнес, то ее внутренности превратились в корявые корни дерева. Простила ли ее Агнес? Наверняка она поймет. Но Натали и от Симоны ожидала понимания. Что если Агнес так же неспособна к сочувствию, а то и хуже? Натали не перенесет еще одной ссоры за это лето.
Она засунула письмо в сумку, решив прочитать его потом, когда будет готова.
Это решение продержалось не больше минуты.
Прикусив губу, она прислонилась к стене и достала письмо.
Дорогая Ната,
признаюсь: моя первая реакция была недоброй. Прочитав твое письмо об этом твоем даре, я сразу написала ответ.
Потом я сделала то, что советовала бабушка. Я отложила письмо и пошла спать. Когда проснулась, прочитала снова. Я его разорвала и выбросила.
Неважно, что я там писала, потому что то письмо было эгоистичным и импульсивным; я рассказываю тебе о нем только из чувства вины. Вот те слова, которые действительно отражают мои мысли.
Я не обижаюсь на тебя вовсе, моя дорогая подруга. Такой секрет непросто хранить, но им непросто и делиться. Ты перенесла этим летом столько, сколько все наши одноклассницы вместе взятые, и меня потрясает то, что ты можешь вообще говорить об этом нормально. Я была бы просто клубком печали и нервов. А ты, даже в твоем возрасте, как воплощение одновременно храбрости и стойкости.
