– Она сказала, как ее зовут?
В глазах Венди горит вызов.
– Ее звали Эстер Литтл?
Венди Хэнгер с облегчением вздыхает:
– Вот, она ведь сказала, что вы будете знать. Так и сказала. Но ведь в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом… вы тогда были совсем маленькой. Как же это… О господи…
– А Эстер Литтл не просила вас что-нибудь мне передать?
– Да, да, доктор! Она попросила меня – бездомную отчаявшуюся наркоманку, с которой была знакома всего пару часов, – передать некое послание своему коллеге Маринусу. Я… я еще спросила: «А Маринус – это имя, фамилия или прозвище?» А Эстер Литтл сказала: «Маринус – это Маринус» – и велела мне передать вам… велела передать вам…
– Я слушаю, Венди. Продолжайте.
– Три в день звезды Риги.
Все вокруг смолкает.
– Три в день звезды Риги?
– Да. Вот так, слово в слово. И все.
Венди всматривается мне в лицо.
Звезда Риги. Я знаю, что мне знакомо это словосочетание, но не могу вспомнить откуда. Ладно, наберусь терпения…
– На больничной койке в Милуоки слово «Рига» для меня ничего не значило. – Венди Хэнгер все жует комок жвачки, наверняка уже совсем безвкусной. – И я попросила ее повторить слово по буквам: Р-И-Г-А. А потом спросила, где искать этого Маринуса, чтобы передать сообщение, но Эстер сказала, мол, покамест рано, время еще не пришло. И я спросила, когда же это время придет. А она ответила… – Венди Хэнгер судорожно сглатывает, умолкает; на шее мелко подрагивает сонная артерия. – Она ответила: в тот день, когда ты станешь бабушкой!
Типичная Эстер Литтл.
– От всей души поздравляю, – говорю я Венди Хэнгер. – Внучка или внук?
Мое поздравление окончательно повергает ее в растерянность, но Венди все же отвечает:
– Девочка. Моя невестка сегодня утром родила, в Санта-Фе. Срок-то у нее еще не пришел, ей бы еще пару недель доносить, но Радуга Хэнгер появилась на свет сегодня, сразу после полуночи. Невестка-то у меня из хиппи. Но послушайте, объясните мне… Ну, то есть я тогда подумала, что, может, у этой Эстер старческий маразм… Господи! Да разве человек в здравом уме станет просить о таком безумном одолжении, да еще и у наркоманки, проглотившей сотню таблеток снотворного! Я так у нее и спросила. И Эстер сказала, что наркоманка во мне умерла, а настоящая я выжила и теперь у меня все будет хорошо начиная прямо с этого вот дня. Вот как она сказала. А потом добавила, что послание про Ригу и точная дата его вручения записаны вечным маркером и что в нужный день через много-много лет Маринус меня найдет, но имя у него тогда будет другим, и еще… – Венди Хэнгер хлюпает носом, из глаз струятся слезы. – Господи, ну почему же я плачу?
Я вручаю ей пачку бумажных носовых платков.
– А она еще жива? Небось, совсем старуха?
– Та женщина скончалась.
Новоиспеченная бабушка кивает, без всякого удивления:
– Жаль. А мне так хотелось ее поблагодарить. Я ей по гроб жизни обязана.
– Это чем же?
Венди Хэнгер недоуменно глядит на меня, но все же поясняет:
– Ну, потом я уснула, проснулась уже утром. Эстер не было. Сиделка принесла мне завтрак и объявила, что позже меня переведут в отдельную палату. Я сказала, что это, должно быть, ошибка, у меня ведь даже страховки не было, но сиделка пояснила: «Твоя бабушка полностью оплатила твое лечение, деточка», и я спросила: «Какая бабушка?», а сиделка улыбнулась, словно у меня не все дома, и сказала: «Миссис Литтл, конечно». А когда меня перевели в отдельную палату, другая нянечка принесла мне… такую черную папку на молнии. В ней были кредитная карточка «Бэнк оф Америка» на мое имя, дверной ключ и еще какие-то бумаги. Оказалось, это дарственная на дом в Покипси, представляете? Тоже на мое имя. Через две недели меня выписали из больницы, я поехала к сводной сестре, извинилась, что чуть концы не отдала у нее на диване, и сказала, что уезжаю на Восточное побережье, где меня никто не знает, начну новую жизнь. По-моему, сестра обрадовалась. В общем, села я на «Грейхаунд», с пересадкой добралась до Покипси и вошла в свой дом… который мне подарила фея-крестная, как в сказке. Не успела оглянуться, как сорок лет прошло, я по-прежнему живу там же, и муж считает, что дом мне достался в подарок от эксцентричной тетушки. Я никогда и никому правды не открыла. Но каждый раз, как поворачиваю ключ в замке, так и вспоминаю: «Три в день звезды Риги». Ну, как выяснилось, что невестка на сносях, так я только об этом и думала: когда же мы с Маринусом встретимся… А с утра вообще места себе не находила! «В день, когда ты станешь бабушкой…» Муж уговорил меня остаться дома. Но тут позвонила Карлотта, она у нас теперь управляющая, и говорит, мол, Джоди подвернула ногу, а у ребенка Зейнаб высокая температура и, в общем, умоляю, Венди, встречай на вокзале доктора А. Фенби. Я, конечно, ни сном ни духом, что именно вы и будете этот Маринус, но как только вас увидела, так… – Венди мотает головой. – Короче, я сразу поняла. Поэтому и нервничала. Вы уж извините.
Дрожат солнечные зайчики.
– Ничего страшного. Спасибо.
– А это послание… оно что-то значит?
Осторожнее.
– Отчасти. Вполне возможно.
Венди Хэнгер размышляет об организованной преступности, о ФБР и о «Коде да Винчи», но потом смущенно улыбается:
– Ну, это не мое дело! Ой, мне аж полегчало! – Она трет глаза кулаками, замечает на костяшках следы косметики, смотрится в зеркало заднего вида. – Господи, ну и кикимора! Прямо тварь из Черной Лагуны! Можно я приведу себя в порядок?
– Конечно! Не спешите, я пока подышу воздухом.
Выхожу из машины, сажусь на скамью, гляжу на величавый Гудзон и на Катскильские горы; а потом эгрессирую, трансверсирую к автомобилю, ингрессирую в Венди Хэнгер. Для начала редактирую все, что случилось после того, как мы свернули на стоянку. Затем отслеживаю цепочку ее воспоминаний до того момента, как сорок один год тому назад она попала в Милуокскую больницу. Стирать воспоминания об Эстер жалко, но так будет лучше. Посланница забудет и о послании, которое она так долго носила в себе, и обо всем, что сейчас рассказала. Может быть, впоследствии ее и встревожат странные провалы в памяти, но новые мысли и новые заботы, будто гамельнский крысолов, приплясывая, увлекут незамутненный разум за собой…
Венди Хэнгер высаживает меня у кольцевой развязки, где буйно цветут нарциссы; чуть дальше виднеется увитый плющом дом ректора.
– Спасибо, Айрис, приятно было познакомиться.
– И вам спасибо, Венди, – и за поездку, и за рассказ об этих местах.
– Да я и сама люблю все здесь показывать, особенно тем, кто способен ценить красоту. А сегодня еще и день такой замечательный, по-настоящему весенний.
– Послушайте, мой помощник оплатил все карточкой, но вот… – Я протягиваю ей двадцатидолларовую купюру. – Возьмите, купите бутылку хорошего вина, отметите рождение внучки.
