– Привет, – говорит усталая морщинистая женщина. – Надеюсь, я не заставила вас ждать?
– Вы сорок один год давали мне приют, мисс Сайкс, – говорит Эстер-в-Уналак. – Несколько минут ожидания – сущий пустяк в сравнении с тем, чем я вам обязана.
– Зовите меня Холли. Все вы. Ух ты, сколько книг! Такая редкость в наши дни.
– К книгам еще вернутся, – предсказывает Эстер-в-Уналак. – Вот прекратится работа энергосетей – по-моему, примерно в конце две тысячи тридцатых годов, – и центры хранения информации будут уничтожены. До этого, кстати, не так уж далеко. Будущее очень похоже на прошлое.
– Это что… официальное пророчество? – спрашивает Холли.
– Это неизбежный результат роста населения и лжи о запасах нефти, – поясняю я. – Прошу вас, Холли, садитесь. Вот ваше место.
– Какой красивый стол, – говорит она.
– Он куда старше государства, в котором мы сейчас находимся, – замечает Аркадий.
Холли осторожно касается тисовой столешницы, поглаживает завитки и полосы древесного узора.
– Но младше всех вас, верно? – спрашивает она.
– Возраст – понятие относительное, – говорю я и негромко стучу костяшками пальцев по древней столешнице. – Объявляю собрание открытым.
Эстер-в-Уналак отводит со лба бронзовые кудри:
– Холли, много лет назад ты дала опрометчивое обещание рыбачке на причале. Ты не представляла истинных последствий своего поступка, но сдержала слово. Из-за этого ты оказалась вовлечена в Войну хорологов с анахоретами. Когда мы с Маринус эгрессировали из тебя, твоя первая роль в нашей Войне завершилась. Спасибо. Я благодарю тебя не только лично, но и от имени всех хорологов. Я обязана тебе жизнью. – (Мы согласно киваем.) – А теперь я сообщу всем вам одну хорошую новость: завтра к шести вечера по всемирному времени наша Война будет закончена.
– Перемирие? – спрашивает Холли. – Или битва не на жизнь, а на смерть?
– Скорее второе. – Аркадий запускает пальцы в роскошную шевелюру. – Лесничие не заключают перемирий с браконьерами.
– Если мы победим, – говорит Эстер-в-Уналак, – ты свободна, Холли. А если потерпим поражение, то никаких эффектных спасательных операций проводить уже не сможем. Потому что умрем насовсем. Не стану лгать. Неизвестно, как враги отреагируют на победу. Особенно Константен – она на редкость злопамятна.
Холли встревоженно восклицает:
– Но вы же способны предсказывать будущее!
– Тебе хорошо известно, что такое предсказания, – говорит Эстер. – Мимолетные проблески. Точки на карте, но не сама карта.
По некотором размышлении Холли произносит:
– По-вашему, я сыграла свою первую роль в Войне. То есть подразумевается, что есть еще и вторая.
– Завтра в галерею дома сто девятнадцать А явится Элайджа Д’Арнок, анахорет высшего ранга, – говорю я. – Он предлагает провести нас в Часовню Мрака и помочь нам ее уничтожить. Он объявил себя перебежчиком, потому что якобы осознал всю глубину своего морального разложения и совесть больше не позволяет ему декантировать души невинных жертв.
– Судя по всему, вы ему не верите.
Осима барабанит пальцами по столу:
– Я не верю.
– Но вы же можете проникнуть в мысли перебежчика и проверить, так ли это, – говорит Холли.
– Я его проверила, – подтверждаю я, – и все свидетельствует о том, что он говорит правду. Но любые свидетельства можно подделать. У перебежчиков сложные взаимоотношения с правдой.
Холли задает очевидный вопрос:
– Зачем же тогда рисковать?
– Потому что теперь у нас есть секретное оружие, – отвечаю я, – и новая информация.
Все смотрят на Эстер-в-Уналак.
– В восемьдесят четвертом, – говорит она Холли, – в ходе нашей Первой Миссии, в Часовне Мрака я заметила трещину, тоненькую, как волосок, которая протянулась по своду до сáмой иконы. И я полагаю, что мне… удастся расширить эту трещину.
– Тогда Мрак хлынет в Часовню и разрушит ее, – поясняю я. – Слепой Катар, ныне существующий в виде полусознательных вестигиев исключительно в границах Часовни, исчезнет навсегда. Любой анахорет, которого коснется Мрак, тут же погибнет. Остальные анахореты, утратив психозотерический декантер, начнут стареть, как обычные люди.
И тут Холли задает не самый очевидный вопрос:
– Но если Слепой Катар – это гений, своего рода эзотерический Эйнштейн, силой мысли создавший нечто материальное, то почему он не заметил, что его творение ущербно?
– Часовня построена на вере, – отвечает Эстер. – А вера подразумевает сомнения, как материя подразумевает антиматерию. Трещина – это сомнения Слепого Катара, возникшие задолго до того, как он стал тем, кем стал. У него не было уверенности, что его деяния угодны Господу. Не было уверенности, что он вправе отнимать чужие души, дабы обмануть смерть.
– И что, вы намерены начинить эту трещину динамитом?
– Нитроглицерин не оцарапает даже краску на стенах, – фыркает Осима. – Часовня вот уже много веков выдерживает натиск Мрака. Тут нужен ядерный удар, но боеголовки сложно транспортировать. Нет, нам поможет только особый, психозотерический динамит.
Эстер-в-Уналак, кашлянув, поясняет:
– То есть я.
Холли уточняет у меня:
– Самоубийство?
– Если наш перебежчик лжет и если его заверения, что можно разрушить Часовню и уцелеть – это попытка заманить нас в западню, то ничего другого нам не остается.
– Иными словами, – добавляет Осима, – да, это самоубийство.
– Боже мой, – восклицает Холли. – Эстер, и вы отправитесь туда одна?
Эстер-в-Уналак мотает головой:
– Д’Арноку нужно, чтобы на Пути Камней собрались все хорологи, а не одна я. И если Вторую Миссию действительно ждет засада, то задача остальных – выиграть для меня время. Взорвать свою душу – незаурядный фокус.
До нас доносятся звуки фортепиано. Инес наигрывает «My Wild Irish Rose».
– И тогда, если Эстер удастся взорвать штаб-квартиру врагов, то… – Холли обводит нас вопросительным взглядом.
– Мрак уничтожает все живое, – говорит Осима. – Окончательно и бесповоротно.
– Однако возможно, что существует иной, неизвестный нам путь возвращения к Свету, – предполагаю я. – Путь, созданный нашим союзником. В стане врага.
В полумиле над нашими головами, между стеклянной крышей и ближайшей к нам звездой, проплывает облако, и прямоугольник солнечного света гаснет.
Холли как будто читает мои мысли:
– Вы что-то недоговариваете.
Я смотрю на Эстер-в-Уналак, и она пожимает плечами: Ты знаешь ее дольше всех. Приходится произнести вслух слова, от которых нельзя отказаться:
