Садакат вскакивает на скамью:
– Врешь! Из меня хотели сделать живую бомбу.
– Садакат, мы трижды пытались отговорить тебя от участия во Второй Миссии, – напоминаю я.
– Если бы вам было не все равно, вы применили бы увещание. И зачем мистеру Пфеннингеру меня куда-то отпускать? Я теперь Двенадцатый анахорет!
– Извини, что снова затрагиваю тему расовой принадлежности, – говорит Аркадий, – но взгляни повнимательнее на анахоретов, от Первого до Одиннадцатого. Не замечаешь этнической общности?
Садакату неведомы сомнения:
– Меня избрали для того, чтобы исправить… этнический дисбаланс!
Аркадий, подавив смешок, фыркает и откашливается:
– Прошу прощения, слюна не в то горло попала. И почему же эти белые люди избрали именно тебя?
– У меня потрясающий психовольтаж, вот почему.
– Вот дурень, – зевает Осима. – В плошке лапши психовольтаж выше, чем у тебя.
– Очень интересно, Маринус, – говорит Иммакюле Константен. – Ваш шизофренический подопечный оказался предателем – и что же? Какие злодейства все-таки заслуживают вашего презрения?
– Убийство и анимацид. Больше всего на свете Садакат боится смерти, а вы воспользовались этим и склонили его к предательству. Извини, Садакат. Это Война. Они должны были уверовать, что ты – тайный козырь в их колоде. А за сад на крыше мы тебе очень благодарны. И это чистая правда.
– Но я теперь Двенадцатый анахорет! Скажите им, мисс Константен! Вы же говорили, что у меня огромные способности для продвижения по Пути Мрака.
– У тебя огромные способности кого угодно довести до смерти своим нытьем. – В голосе Константен звучат материнские нотки, и я понимаю, что время почти истекло. – А с точки зрения психозотерики ты пустышка. А вдобавок предатель. Бесталанный, лишенный чакр черномазый предатель.
Садакат ошалело таращит глаза на высоких белокожих анахоретов. На него больно смотреть, но приходится. Наконец он отворачивается, делает несколько неуверенных шагов к Сумеречной Арке. Два анахорета преграждают ему путь. Садакат пытается убежать, но Пфеннингер накидывает на него психолассо, подволакивает к себе и мощным психокинетическим рывком подбрасывает футов на двадцать вверх. Я не могу вмешаться. Нам предстоит решающая битва, и нельзя терять ни капли психовольтажа. Константен совершает пасс Насилия, и голова Садаката резко делает полный оборот.
– Ну вот, – мурлычет Константен. – Мы же не садисты. Быстро, чисто и красиво. Курам и то больнее, когда им сворачивают шею. Правда, Холли?
Обмякшее тело Садаката валится на пол, и кто-то из младших анахоретов психокинетически отправляет его в восточное окно, как мешок мусора. Душа Садаката отыщет свой путь к Последнему Морю, в отличие от других гостей Часовни Мрака, души которых психодекантируют.
Они готовы напасть, мысленно предупреждает Уналак.
Чувствуя себя дирижером, который готовится взмахнуть палочкой оркестру в преисподней, я мысленно приказываю: Начали.
Северный угол Часовни от стены до стены перекрыт защитным полем, созданным Уналак. Воздвигнутый барьер так силен, что на несколько футов отталкивает Пфеннингера, Константен, Хьюго Лэма и Д’Арнока, стоящих в тридцати шагах от него. Раскрытые ладони Уналак удерживают поле – выпуклую синюю линзу энергии Глубинного Течения. Пфеннингер и Константен стоят у его внешнего края и снисходительно смотрят на нас. В чем дело? Элайджа Д’Арнок складывает ладони рупором и что-то кричит. Лишь через несколько секунд его слова невнятно и прерывисто пробиваются через барьер:
– Оглянитесь!
Я оборачиваюсь. Мерзкий обугленный лик Слепого Катара восстанавливается. Сначала возникает кожа и сияющий нимб над головой. Потом оживает черное пятно глазной чакры. Как только она полностью раскроется, Слепой Катар декантирует наши души одну за другой.
– Вот вы и попались, – издевательски замечает Пфеннингер.
– Он мой! – кричит Осима. – Маринус, Аркадий, держите поле. Прощай, Эстер.
Душа Эстер эгрессирует из Осимы, трансверсирует вбок и трепещет, продолжая творить Последнее Деяние. Старый воин обеими руками сжимает обугленные края иконы, склоняет к ней голову, смеживает веки и открывает сверкающую глазную чакру, из которой психовольтаж Глубинного Течения изливается в черный зрачок во лбу Слепого Катара. Осиме не выстоять в схватке с бестелесным создателем Пути Мрака, однако он надеется выиграть для нас драгоценную минуту.
Пфеннингер замечает лишенную убежища душу и отдает приказ своим приспешникам. Анахореты приближаются к защитному полю, выстраиваются в шеренги по пять человек с обеих сторон огромного стола и стремительно делают колдовские пассы.
– Уничтожьте защитное поле и займитесь неприкаянной душой! – восклицает Константен.
Сполохи багрового пламени, удары лазерных бичей и разрывы звуковых пуль оттесняют Аркадия, Уналак, Холли и меня. Я чувствую, как содрогается от боли нервная система Уналак. Мы с Аркадием ведем ответный огонь; заряды Глубинного Течения, выпущенные из наших ладонных чакр, проходят сквозь защитный барьер Уналак. Наши снаряды, попадая в цель, погружают анахоретов в состояние хиатуса, обездвиживают или подчистую выводят их из сражения, а психовоспламеняющее оружие Пути Мрака испепеляет нашу плоть. У анахоретов огнеметы, а у нас – транквилизирующие дротики и защитное поле, в котором вот-вот появятся пробоины. В пелене бушующего пламени я успеваю заметить, что нам с Аркадием кое-что удалось: Каммерер, Восьмой анахорет, без движения лежит на полу, а Остерби, Шестой анахорет, сбит с ног хиатусом и свиной тушей заваливается на бок, однако Дю Норд устанавливает защитное поле Пути Мрака, предотвращая дальнейшие потери в рядах анахоретов.
Силы по-прежнему неравны – нас трое против девятерых, – и к тому же мы ограничены тесным пространством, в непосредственной близости от злобного полубога, а Осиме недостает сил его сдерживать. У стены Холли сжимается в клубок. Мне некогда размышлять, что она обо всем этом думает. Уналак отшатывается, когда багровое поле противника ударяет о наш защитный барьер с силой товарного поезда и с пронзительным визгом шлифовальной машины. В месте удара по голубому полю Глубинного Течения пятном проказы расплывается багрянец. Уналак отступает на шаг, потом еще на один и еще; занятая нами площадь в северной оконечности Часовни сокращается до нескольких квадратных метров. Не успеваю заметить, где Холли, потому что два анахорета воздевают ладони с раскрытыми чакрами, и сквозь грохот психопуль до меня доносится вопль Константен:
– Давите их, как муравьев!
Аркадий направляет весь свой психовольтаж на поддержание защитного поля Уналак, но натиск анахоретов усиливается вдвое, втрое, вчетверо. Психодуэль становится ярче магниевой вспышки, слепит глаза, и я лишь глазной чакрой замечаю, что длинный стол поднимается на десять футов над полом, на секунду зависает, как хищная птица над добычей, а затем стремительно несется на Аркадия и Уналак. Я инстинктивно делаю пассы отворота, и стол замирает в ладони от напряженного лица Аркадия, насквозь пронзив оба поля. После чего начинается некое подобие перетягивания каната, только куда хуже: концом стола Пфеннингер старается прибить Уналак или Аркадия, чтобы уничтожить наше защитное поле, а я пытаюсь ему помешать. Мы довольно долго боремся с переменным успехом, но на помощь Пфеннингеру устремляются свежие силы анахоретов, меня подавляют, и край стола врезается в голову доктора Айрис Маринус-Фенби. К счастью, стол валится за наше защитное поле, так что анахоретам больше до него не добраться, но мой череп расколот пополам, и я эгрессирую, прежде чем мозг умрет. Так и запишем: причина смерти – летающий стол. Это первый и наверняка последний случай в моей врачебной практике, потому что я вот-вот навсегда умру во Мраке.
