Брата трясет, лицо блестит от испарины, а я вспоминаю женщину с расколотой головой на перекрестке невероятного лабиринта и окровавленную мраморную скалку у себя в руках…
– Знаешь, в таких обстоятельствах… – нерешительно начинаю я.
– Знаю. Я сразу понял, что одному из нас не выжить, ну и какой-то инстинкт сработал. Зато я сам выкопал ему могилу. Шутка ли, столько земли перелопатить в моем возрасте. Мы убили четверых, а они шестерых наших положили и тяжело ранили сына Гарри Маккея. У него легкое пробито. В Эксмуте есть больница, но ты же знаешь, медицина сейчас средневековая.
– Брендан, если ты не можешь приехать, давай я попробую…
– Нет! – испуганно восклицает Брендан. – Ни в коем случае! Ради тебя самой, ради Лол, ради Рафика, ради бога! Не надо никуда ехать. Сейчас без отряда головорезов, вооруженных до зубов, путешествовать невозможно, да и Шипсхед – самое безопасное место в Западной Европе. Когда корпорация «Перл» взяла в аренду побережье Западного Корка, я подумал, что для ирландцев это унизительно, но, по крайней мере, там будет какой-то порядок. По крайней мере…
Черты Брендана застывают на полуслове, будто ветер переменился, как только брат поморщился.
– Брендан, ты меня слышишь?
Тишина. Я со стоном вздыхаю, и Зимбра встревоженно смотрит на меня. Несколько раз пытаюсь возобновить связь, перезагружаю планшет, жду. Я не успела спросить, есть ли весточка от Шерон из Австралии, но теперь связь прервалась, и, похоже, навсегда.
Мне не спится. По углам клубятся тени, колышутся на фоне черной тьмы. Поднимается ветер, крыша поскрипывает, море гулко ухает. Смутно запомненный рассказ Брендана прокручивается в памяти бесконечной прерывистой петлей; на ум приходят добрые, утешительные слова, но, как обычно, слишком поздно. Мой старший брат, некогда крупный предприниматель, сколотивший многомиллионное состояние на продаже недвижимости, стал слабым и опустошенным. Завидую всем Бойсам мира, одурманенным верой. Молитва – плацебо беспомощности, но даже плацебо приносит успокоение. В дальнем конце сада грохот волн умирает и возрождается, ныне и присно и во веки веков. Аминь. В спальне напротив Рафик вскрикивает во сне – громко, испуганно, по-арабски. Встаю, иду к нему, тихонько спрашиваю: «Что, Рафик?», но он не просыпается, что-то бормочет, и я возвращаюсь в теплую постель. В животе сдавленно бурчит. Когда-то «мое тело» значило «я», но теперь «я» – это прежде всего разум, а тело – коллекция разнообразных недугов и боли. Ноет коренной зуб, колет в правом боку, ревматизм разъедает суставы на руках и ногах; будь мое тело автомобилем, я давно бы его сменила. Но моя маленькая, поздняя, нежданная семья – Лорелея, Рафик, Зимбра и Мо – просуществует ровно столько, сколько выдержит мое старое тело. О’Дейли, конечно, присмотрят за детьми, но мир становится не лучше, а хуже. Я видела будущее, и оно прожорливо.
Нащупываю серебряный лабиринт Джеко, висящий на спинке кровати, прижимаю ко лбу. Извивы стен, проходов и перекрестков немного остужают воспаленный мозг. «Вы вряд ли выжили, так что вряд ли меня услышите, – взываю я к настоящим ангелам, к оставшимся хорологам. – Но если я ошибаюсь, то даруйте мне последнюю абракадабру! Может быть, у вас найдутся два золотых яблока. Спасите моих детей, увезите их куда-нибудь в безопасное место, если оно где-то существует. Прошу вас!»
28 октября
Старая занавеска пропускает розово-оранжевый утренний свет, но это какой-то холодный розово-оранжевый, а не теплый розово-оранжевый. Ветер и волны с утра звучат размеренно и деловито, а не беспокойно, как прошлой ночью. Зимбра цокает когтями по лестнице, носом приоткрывает дверь в мою спальню и, виляя хвостом, протискивается сам пожелать мне доброго утра. Интересно, как он догадывается, что я уже проснулась? Не могу отделаться от чувства, что я забыла какую-то неприятную новость. Что же это? Ах да, Брендан! Как он там? Надеюсь, за ним есть кому приглядеть. Еще пять лет назад я запросто могла заказать по интернету билет на самолет, поехать в аэропорт, долететь до Бристоля и через час быть у Брендана, в охраняемом коттеджном поселке Тинтагель. А теперь это как полет на Луну…
Ну тут уж ничего не поделаешь. Мне есть чем заняться. Я медленно, по-старушечьи встаю с постели, распахиваю занавески и открываю окно. В заливе Данманус по-прежнему волны, но я вижу лодку под парусом, – наверное, Айлин Джонс проверяет верши для омаров. Ветер треплет заросли синеголовника и мирта на дальнем краю сада, они клонятся к дому, распрямляются, снова клонятся к дому. Это что-то значит. Я что-то упускаю из виду, хотя оно вот тут, у меня перед носом…
Восточный ветер; он дует из Англии, из Хинкли-Пойнт.
Сегодня радио «Перл» не работает; все утро повторяется объявление, что по техническим причинам эфира не будет. Так что я переключаюсь на JKFM, где играет Modern Jazz Quartet. Под музыку нарезаю яблоко себе на завтрак, подогреваю парочку картофельных оладий для Рафика. Учуяв запах чеснока, Рафик в своем псевдохалате сбегает по лестнице и рассказывает, что мальчишки постарше хотят соорудить тарзанку в лесопосадке. После завтрака я кормлю кур, поливаю тыквы в парнике, готовлю запас собачьих галет из овсянки с шелухой, сдобренной бараньим жиром, и точу ножницы, а Рафик моет бак для питьевой воды, наполняет его из шланга, протянутого к ручью, и, прихватив удочку, спускается на причал. Зимбра увязывается следом. Вскоре они возвращаются с уловом – сайдой и макрелью. Рафик помнит, как совсем маленьким ловил рыбу в каком-то солнечном заливе с синей водой, еще до того, как попал в Ирландию, и Деклан О’Дейли всегда говорит, что мальчик – прирожденный рыболов, что очень кстати, потому что они с Лорелеей едят мясо в лучшем случае раз в месяц. Пойманную Рафиком рыбу я запеку и подам на ужин, с пюре из брюквы. Завариваю мятный чай и начинаю стричь Рафика. Давно пора, тем более что в школе очередная эпидемия педикулеза.
– А я с утра видел в подзорную трубу Айлин Джонс, – сообщает Рафик. – Она вышла в залив на своей лодке «Зоркая» и проверяла верши.
– Здорово, – говорю я. – Надеюсь, ты не…
– Не направлял трубу на солнце? – фыркает Рафик. – Нет, конечно! Я же не дурак.
– Никто и не говорит, что дурак, – мягко укоряю я. – Просто у родителей всегда срабатывает… ну, что-то вроде детектора возможных угроз. Ты сам поймешь, когда станешь отцом.
– Фу-у-у-у-у-у, – морщится Рафик, ясно выражая свое мнение о подобной перспективе.
– Не вертись. Лучше бы Лол тебя подстригла. У нее это ловчей получается.
– Ни за что! Лол меня стрижет, как солиста из «Пятизвездного Чунцина».
– Как кого?
– Ну, такая группа, китайская. Всем девчонкам очень нравится.
Не сомневаюсь. Все девчонки мечтают о богатой жизни в Шанхае. Говорят, в Китае на каждых трех мужчин, по статистике, приходится всего две женщины, из-за выборочных абортов по половому признаку. Сразу после образования Арендованных Территорий, когда еще существовало автобусное сообщение с Корком, родственники рассказывали, что местных девушек набирают в «китайские невесты» и увозят за моря, к сытости, круглосуточному электричеству и Долгой и счастливой жизни. Но я не вчера родилась и не верю заявлениям этих «брачных агентств». Переключаю радио с JKFM на RTÉ, надеясь услышать хоть что-то о Хинкли-Пойнт, потому что в утренних восьмичасовых новостях об этом не упоминают. Зимбра подходит к нам, кладет голову Рафику на колени, смотрит, как я стригу мальчика. Рафик треплет пса по голове. Диктор RTÉ оглашает список новорожденных – слушатели сообщают радиостанции имена младенцев, вес каждого, фамилию родителей, приход и графство. Мне нравится эта передача. Бог свидетель, малышей ждет нелегкая жизнь, особенно тех, что родились за пределами Пейла или Коркского Кордона, но все же эти имена – как крошечные огоньки во тьме Помрачения.
