– Да, по-английски, – отвечает Рафик. – Спросили: Холли Сайкс здесь живет?
Мо и Лорелея смотрят на меня; я гляжу на Рафика:
– Точно?
Рафик кивает:
– Сначала я подумал, что ослышался, но он это снова повторил. Только я растерялся, а он… – Рафик смотрит на Лорелею, – он спросил про тебя. И назвал твое полное имя: Лорелея Эрварсдоттир.
Лорелея сжимается в комочек и глядит на меня.
– А с виду они иностранцы? – спрашивает Мо.
– Я не понял. Они все в таких боевых шлемах. Но выговор не очень-то ирландский.
Сторожевой корабль стоит на прежнем месте. Большое судно, с оружейной башней, прожекторами и спаренными орудиями на носу и на корме. Не помню, когда к нам в залив в последний раз заходило судно с металлическим корпусом.
– Может, это английский корабль? – спрашивает Мо.
Не знаю.
– По слухам, шесть судов, оставшиеся от Королевского военно-морского флота, ржавеют в Мидуэе – ждут горючего, которое никогда не будет доставлено, – говорю я. – Да и потом, британские суда всегда ходят под государственным флагом.
– Может, это китайцы или русские, – предполагает Лорелея. – У них вдоволь горючего.
– Но что китайцам или русским от нас понадобилось?
– Может, еще какие-то бандиты позарились на наши солнечные батареи? – говорит Лорелея.
– Это корабль водоизмещением три или четыре тысячи тонн, – говорит Мо. – Подумай, сколько он потребляет горючего. Пара старых солнечных батарей им ни к чему.
– А вы видите шлюпку? – спрашиваю я у детей. – Ну, моторную лодку?
Лорелея вглядывается, отвечает:
– Нет, не вижу.
– Она, наверное, за причалом, – нетерпеливо говорит Рафик.
Зимбра протискивается между моей ногой и дверной рамой, рычит на густые кусты боярышника у калитки. Ветер гладит высокую траву, чайки кричат, тени становятся резче, длиннее.
Они уже здесь. Я знаю.
– Раф, Лол, – шепчу я, – на чердак.
Оба упираются, но я не слушаю возражений:
– Быстро.
– Не бойтесь. – У калитки возникает человек в военной форме, и мы вчетвером вздрагиваем от неожиданности. Он в камуфляжной броне, лицо скрыто усовершенствованным смотровым щитком эргономичного шлема, что делает владельца похожим на гигантское насекомое; сердце у меня лихорадочно бьется. – Мы дружелюбнее ваших утренних гостей.
Мо первой приходит в себя:
– Кто вы такой?
– Коммандер Аронссон, морская пехота Исландии. Прибыл на «Сьяулфстейди»
[98], сторожевом корабле исландской береговой охраны. – Он говорит по-военному отрывисто и четко, а когда поворачивается влево, в пуленепробиваемом смотровом щитке отражается заходящее солнце. – А это лейтенант Эриксдоттир, – представляет он свою спутницу, стройную женщину, тоже в боевом шлеме; она приветственно кивает. – В этой миссии нас сопровождает мистер Гарри Веракрус, советник президента.
Вперед выступает третий, в рыбацком свитере и расстегнутой ветровке – до Помрачения так одевались натуралисты-любители. Ему едва за двадцать; очертания губ свидетельствуют об африканских предках, глаза – о восточно-азиатских, цвет кожи почти европейский, а волосы гладкие и черные, как у индейцев в старых фильмах.
– Добрый день, – говорит он негромко, с каким-то неопределенным акцентом. – Или уже полагается говорить «добрый вечер»?
Я в полной растерянности.
– Я… хм, не знаю. Это, хм…
– Меня зовут Мо Мантервари, некогда профессор Массачусетского технологического института, – сухо представляется моя соседка. – Что вам угодно, коммандер Аронссон?
Он поднимает смотровой щиток шлема, демонстрирует классические черты нордической расы и квадратную челюсть. Ему лет тридцать с небольшим, он щурится на свету. Зимбра хрипло гавкает.
– Прошу вас, успокойте вашего пса. Мне очень не хочется, чтобы он обломал зубы о наши бронекостюмы.
– Зимбра, домой! – велю я. – Зимбра!
Угрюмо, точно обиженный подросток, пес подчиняется, но следит за всеми из дома, выглядывая у меня из-за щиколоток.
Лейтенант Эриксдоттир поднимает щиток шлема. Ей лет двадцать пять, лицо веснушчатое, а по-английски она говорит с заметным скандинавским акцентом, упирая на «с».
– Вы, должно быть, и есть Холли Сайкс?
Мне бы сначала понять, что им нужно, а уж потом знакомиться, но мистер Гарри Веракрус со странной улыбкой заявляет:
– Да, это она.
– Значит, вы – официальный опекун Лорелеи Эрварсдоттир, гражданки Исландии, – продолжает лейтенант Эриксдоттир.
– То есть меня, – говорит Лорелея. – Мой папа был родом из Акюрейри.
– Акюрейри – мой родной город, – говорит Аронссон. – Он совсем небольшой, так что я знаком с семьей Эрвара Бенедиктссона. Ваш отец, Лорелея, был весьма известным ученым в своей области. – Он косится на Мо.
– Что вам нужно от Лорелеи? – настороженно спрашиваю я.
– Наш президент, – заявляет коммандер, – приказал нам разыскать мисс Эрварсдоттир и репатриировать ее. Поэтому мы здесь.
Летучая мышь зигзагами носится по саду, пересекая длинные полосы света и тени.
Моя первая мысль: «Слава богу, моя девочка спасена!»
Моя вторая мысль: «Я не могу ее потерять!»
Моя третья мысль: «Слава богу, она спасена!»
Куры клюют зерно, кудахчут и возятся в птичнике; беспокойный туманный сад шуршит на вечернем ветру.
– Магно! – восклицает Рафик. – Лол, этот огромный корабль приплыл сюда из Исландии специально за тобой!
– Но как же моя семья? – спрашивает Лорелея.
– Разрешение на иммиграцию выдано только мисс Эрварсдоттир. – Аронссон поворачивается ко мне. – Это не обсуждается. Жесткие квоты.
– Но я же не могу бросить родных! – говорит Лорелея.
– Это трудно, – вступает лейтенант Эриксдоттир, – но все же подумайте хорошенько, Лорелея. На Арендованных Территориях вы жили в относительной безопасности, но, как вы и сами сегодня поняли, эта жизнь в прошлом. Кроме того, в непосредственной близости отсюда расположен атомный реактор в аварийном состоянии, что очень опасно, особенно если ветер дует с той стороны. В Исландии опасности нет. Именно поэтому у нас такие жесткие иммиграционные квоты. Мы пользуемся геотермальной энергией, а вас возьмут на попечение ваш дядя Хальгрид и его семья.
Помнится, со старшим братом Эрвара я познакомилась, когда проводила лето в Рейкьявике.
– Хальгрид жив?
