– Джулия явно пошла в вашу породу, Элис, – замечает папа, кисло намекая на отца Джулии, моего бывшего дядю Майкла, который десять лет назад развелся с ее матерью из-за любовницы-секретарши и внебрачного ребенка. – А что там Джейсон изучает?
– Что-то психолингвистическое, – говорит мама, – в Ланкастере.
Папа недоуменно морщит лоб:
– Нет, мне почему-то кажется, что он как-то связан с лесоводством.
– Он в детстве хотел стать лесником, – припоминаю я.
– А теперь решил, что будет логопедом, – поясняет мама.
– Б-будет з-заик л-лечить, – хихикает Найджел.
Я посыпаю тыквенное пюре свежесмолотым черным перцем:
– Что-то ты, Найдж, никак не повзрослеешь и не поумнеешь. Сам посуди, заика, лечащий от заикания, – наивысший уровень профессионализма.
Чтобы не соглашаться вслух, Найджел корчит сокрушенную рожицу, мол, типа того.
Мама делает глоток вина:
– Божественный напиток, Хьюго!
– Очень точное определение для «Монтраше» урожая семьдесят восьмого года, – соглашается папа. – Но тебе, Хьюго, не следует транжирить свои деньги.
– Во-первых, папа, у меня четкий бюджет. А во-вторых, не забывай, что я подрабатываю в адвокатской конторе – какой-никакой, а доход. И потом, вы столько для меня сделали, что я просто обязан время от времени угощать вас приличным вином.
– Но нам не хотелось бы, чтобы ты из-за нас сидел на бобах… – говорит мама.
– …или чтобы из-за необходимости подрабатывать пострадали твои занятия, – добавляет папа.
– Так что дай нам знать, если у тебя вдруг будет туго с деньгами, – просит мама. – Обещаешь?
– Хорошо, если когда-нибудь что-то подобное случится, я непременно приду к вам с протянутой рукой. Обещаю.
– И у меня туго с деньгами, – с тайной надеждой говорит Найджел.
– Но ты ведь живешь дома, а не в страшном и ужасном внешнем мире. – Папа хмуро смотрит на часы. – Кстати, родители фройляйн нашего Алекса знают о том, что она названивает в Англию? Средь бела дня, между прочим.
– Они же немцы, пап, – говорит Найджел. – У них увесистые кошельки, полные дойчмарок.
– Тебе легко говорить, но объединение дорого обойдется Германии. Мои франкфуртские клиенты очень нервничают из-за падения Берлинской стены.
Мама разрезает печеную картофелину.
– Хьюго, тебе Алекс рассказывал об этой Сюзанне?
– Ни слова. – Ножом и вилкой я аккуратно отделяю филе форели от костей. – Видишь ли, существует такая штука, как братское соперничество.
– Но ведь вы с Алексом сейчас лучшие друзья!
– Ага, – говорит Найджел, – до тех пор, пока не прозвучат роковые слова: «А не сыграть ли нам в „Монополию“?»
– Ах, по-твоему, я виноват, что никогда не проигрываю? – оскорбленно осведомляюсь я.
– То, что никто не может поймать тебя на жульничестве… – фыркает Найджел.
– Родители, вы слышите этот оскорбительный, беспочвенный клеветнический наезд?
– …еще не означает, что ты не мухлюешь. – Найджел укоризненно взмахивает столовым ножом. Этой осенью мой младший братишка расстался с невинностью и сменил шахматные журналы и приставку «Атари» на The KLF и туалетные принадлежности. – Между прочим, благодаря моим блестящим дедуктивным способностям мне известны целых три вещи об этой Сюзанне. Раз она находит Алекса привлекательным, то она, во-первых, слепа, как летучая мышь, во-вторых, привыкла иметь дело с малышней и, в-третьих, у нее напрочь отсутствует обоняние.
Тут как раз появляется Алекс:
– У кого это напрочь отсутствует обоняние?
– Принеси-ка старшему брату его обед, – велю я Найджелу, – иначе я прямо сейчас тебя заложу, и тогда уж ты точно получишь по заслугам.
Найджел без возражений подчиняется.
– Ну, как там Сюзанна? – спрашивает мама. – В Гамбурге все в порядке?
– Да, все прекрасно.
Алекс усаживается за стол. Мой брат не любит разбрасываться словами.
– Помнится, она изучает фармакологию, – не унимается мама.
Алекс накалывает на вилку мозгоподобный кусок цветной капусты.
– Угу.
– И когда же ты нас с ней познакомишь?
– Трудно сказать, – говорит Алекс, и я вспоминаю о тщетных надеждах бедняжки Марианджелы.
Найджел ставит перед старшим братом тарелку с его порцией.
– Никак не могу привыкнуть к тому, как сократились расстояния, – вздыхает папа. – Подружка в Германии, катание на лыжах в Альпах, курсы в Монреале – все это стало нормой. Когда я впервые покинул Англию и поехал в Рим – мне было примерно столько же, сколько сейчас тебе, Хьюго, – никто из моих приятелей так далеко от дома никогда не уезжал. А мы с другом сели на паром в Дувре, приплыли в Кале, оттуда автостопом добрались до Марселя, а потом через Турин – до Рима. На это ушло шесть дней. И нам обоим казалось, что мы уехали на край света.
– Пап, а у вашей почтовой кареты в дороге колеса не отваливались? – спрашивает Найджел.
– Очень смешно! Во второй раз я побывал в Риме только два года назад, когда наши нью-йоркские боссы решили провести там годовое собрание европейских акционеров. Мы летели на частном самолете, прибыли к обеду, провели заседание и пару встреч, до полуночи обхаживали клиентов, а на следующий день вернулись в Лондон, как раз к…
В гостиной звонит телефон.
– Это кого-то из вас, мальчики, – говорит мама.
Найджел стрелой летит по коридору в гостиную; форель на моей тарелке разочарованно взирает в небеса. Через минуту Найджел возвращается:
– Хьюго, это тебя. Какая-то Диана. То ли Сфинктер, то ли Спринтер, то ли Спенсер, я не расслышал. Приглашает тебя во дворец, пока ее муж совершает поездку по странам Содружества… Ей какую-то тантру вроде бы надо прочистить… в общем, сказала, что ты поймешь.
– Есть такая операция, братишка, которая навсегда исцеляет от навязчивых мыслей, – говорю я. – Ветеринары ее запросто делают и, кстати, недорого берут.
– И все-таки кто звонил, Найджел? – строго спрашивает мама. – Говори, пока не забыл.
– Миссис Первис из «Риверсайда». Просила передать Хьюго, что бригадный генерал сегодня чувствует себя гораздо лучше, так что если Хьюго хочет его навестить, то добро пожаловать от трех до пяти.
– Отлично. Пап, ты обойдешься без меня?
– Ступай, ступай. Мы с мамой очень гордимся тем, что ты не забываешь о генерале. Правда, Элис?
– Да-да, – соглашается мама.
– Спасибо. – Я смущенно пожимаю плечами. – Бригадный генерал Филби мне очень помог, когда мы в Даличском колледже изучали обществоведение. Он мне столько всего рассказывал! Уж такую-то малость я теперь могу для него сделать.
