– В стихах разве бывают героини?
– В этом есть, и она потеряла сердце. Ну, не целиком, а несколько кусочков. И мне надо их найти. То есть она должна их найти, я хотела сказать. Как они, по-твоему, могут выглядеть, эти кусочки сердца?
Тави откинулась на спинку своего стула с серьезным, даже встревоженным лицом. Потом снова села прямо, взяла со стола подсвечник с горевшей в нем свечой и провела ею перед глазами Изабель.
– Ты что, с ума сошла? – вскрикнула та и отшатнулась.
– Нет, просто проверяю, как у тебя расширяются зрачки. Кажется, ты слишком часто падала с Мартина в последнее время. Головой, наверное, ударилась.
Изабель выкатила глаза:
– Я не спятила, если ты на это намекаешь. Лучше ответь на мой вопрос, Тави. Ну, чисто теоретически.
– Ну, давай тогда предположим – чисто теоретически, – что речь все же идет о тебе, а не о выдуманной героине. В таком случае я бы сказала, что меч, от которого ты весь вечер не можешь отвести глаз, и есть кусок твоего сердца.
Изабель упрямо помотала головой:
– Нет, вряд ли. Точно нет.
– Почему же? Раньше тебе всегда нравились мечи. Ты любила фехтовать… и Феликса тоже любила. Помню, как вы вдвоем…
– Да, – резко прервала ее Изабель. Слова Тави были как соль, сыплющаяся на глубокую рану, которая так и не затянулась. – И к чему это меня привело? Феликс сначала дал мне слово, а потом взял его обратно. И бросил меня.
– То есть это уже не теоретический разговор, так?
Изабель уставилась на свои руки.
– Так, – призналась она.
– Тогда прости. Если бы я знала, не стала бы о нем вспоминать.
Изабель отмахнулась от ее извинений:
– Чем бы ни были куски моего сердца, Феликса среди них нет. И мечей тоже.
– А что есть? И как ты собираешься это искать? – спросила Тави.
– Не знаю, – ответила Изабель. Крепко задумавшись, она добавила: – Но раз уж сердце – это место, где живет доброта, то, может, начну с добрых дел.
Тави прыснула:
– С добрых дел? Ты?
Изабель залилась краской:
– Да, я. Что тут смешного?
– Да ты же никогда ничего такого не делала!
– Нет, делала! – возразила Изабель. – Например, на днях я подвезла Тетушку до фермы Ле Бене. Вот тебе и доброе дело.
– Ох, Иззи, – мягко сказала Тави, затем потянулась через стол и сжала сестре руку. – Поздно уже для добрых дел. Люди кричат на нас. Швыряют в наши окна камнями. Быть злыми – все, что нам остается. Добрые дела ничего уже не изменят.
Изабель сделала ответное пожатие:
– Но может, они изменят меня, Тав.
Тави встала и пошла мыть посуду. Изабель, видя, как темно стало за окном, сказала, что сначала пойдет и проверит животных, а потом вернется помогать.
– Возьми меч, – ответила Тави. – На всякий случай.
Изабель так и поступила. Снимая его с крюка, она в очередной раз задумалась над тем, как подарок королевы фей поможет достичь того, чего жаждет ее сердце. Конечно, хорошо, что он оказался у нее, иначе как бы она отбилась от вора? Но все-таки хорошенькие девушки имеют обыкновение разгуливать не с мечами в руках, а с веерами или, на худой конец, с зонтиками от солнца.
И все же, снова ощутив, до чего ладно рукоятка меча ложится в ладонь и как превосходно сбалансирован клинок, она не удержалась и сделала выпад в сторону цветущего куста, а потом с улыбкой наблюдала, как, кружась, опускались на землю розовые лепестки. По пути к курятнику она обезглавила две лилии, а потом срезала с куста шапку голубой гортензии.
– Это маркиз велел мне упражняться, – сказала она вслух виновато, словно кто-то обвинял ее в том, что она развлекается.
Кругом шатаются всякие подозрительные личности. Она просто учится защищаться, вот и все.
Он был волшебным, этот меч. Невероятным. Умопомрачительным. Отрицать невозможно.
Но он не был частью ее сердца.
И никогда ею не станет.
Потому что она не позволит.
Глава 35
Пока Изабель фехтовала в темноте, Шанс, с удобством расположившись в замке Риголад, разглядывал склянку с серебристой жидкостью, которую смешал только что.
Свита была при нем, каждый занимался своим делом. Отсутствовала только волшебница.
Но Шанс, вперив глаза в склянку, не замечал ничего вокруг. На спиртовке, горевшей в центре донельзя усложненного самогонного аппарата, пыхтела серебристая жидкость. Цвет жидкости был насыщенным и переливчатым, но Шанс все еще не был удовлетворен.
Едва они вошли в замок, ученый принялся собирать аппарат на большом столе в обеденном зале. Теперь там стояли медные весы, прессы, фильтры, ступка с пестиком, а также аптекарские банки с разнообразными ингредиентами.
Шанс протянул руку за одной из них. Снял крышку, достал клочок пожелтевшего кружева и уронил его в склянку. Туда же были опущены чайная ложка сушеных фиалок, паутинка, обрывок листа из нотной тетради с записанной на нем мелодией, крошки пирожного «мадлен» и пригоршня цифр, выломанных из какого-то циферблата.
С каждым прибавлением жидкость вскипала и клокотала, но Шанс все равно был недоволен. Он снова перебрал все банки в поисках одного, финального, ингредиента. И с торжествующим «Ага!» обнаружил его в последней – им оказались крылышки бабочки. Как только он опустил их в склянку на огне, жидкость приняла красивый бледно-лиловый оттенок.
– Великолепно! – воскликнул Шанс, взял щипцы, осторожно снял склянку с огня и поставил остывать на мраморную столешницу. – Для этих чернил нужно придумать имя, – обратился он к ученому, который трудился по другую сторону стола. – Имя, которое передает то, что ты чувствуешь, снова встретив кого-то. После многолетней разлуки. Того, кто был для тебя потерян или кого ты считал потерянным. Ты помнишь его таким, каким он был. В твоей памяти он не постарел ни на один день. И вдруг как гром среди ясного неба – вот он. Повзрослел. Изменился. Стал другим и все же остался прежним.
Ученый оторвался от работы. Смерил Шанса долгим взглядом поверх очков.
– Этот человек что-то для меня значил? – спросил он.
– Может быть, да. А может быть, нет. Почти. Значил бы, – отвечал Шанс. – Если бы время позволило. Если бы ты сам оказался мудрее. Смелее. Лучше.
Ученый, сухопарый и строгий человек, не подверженный полетам фантазии, положил руку на сердце. Закрыл глаза. Мечтательно-грустная улыбка раздвинула его губы.
– Изумленность, – сказал он. – Вот как бы я это назвал.
Шанс улыбнулся. На бумажном ярлыке он вывел слово «Изумленность», приклеил ярлык к склянке и понес ее к дальнему концу стола. Там уже лежала карта жизни Изабель де ла Поме. Никогда не знаешь, в какой момент может состояться воссоединение. Важно быть готовым к любой случайности.
