Намри покачал головой в знак того, что он ничего не понял.
— Где Гурни? — спросил Лето.
— Он ушел, чтобы не видеть, как я убью тебя.
— Ты убьешь меня, Намри? — в голосе Лето прозвучала мольба. Он просил фримена убить его.
Намри снял руку с ножа.
— Я не буду убивать тебя, потому что ты сам просишь об этом. Если бы тебе было все равно, тогда…
— Болезнь равнодушия разрушает многое, — сказал Лето, кивнув своим мыслям. — Да… даже цивилизации умирают от этой болезни. Дело выглядит так, словно существует плата за достижение новых уровней сложности и сознания.
Он внимательно посмотрел на Намри.
— Так они велели тебе узнать, не поразило ли меня равнодушие? Теперь Лето понял, что Намри был больше чем просто убийцей, он был рукой прихотливой судьбы.
— Да, как признак неуправляемой силы, — солгал Намри.
— Безразличной силы, — поправил его Лето, тяжко вздохнув. — В жизни моего отца не было морального величия, Намри. Он попал в ловушку, которую расставил для себя сам.
~ ~ ~
О Пауль, ты — Муад'Диб, Махди всех людей,
Твое мощное дыхание подобно урагану.
Песнь Муад'Диба
— Никогда! — крикнула Ганима. — Да я убью его в первую брачную ночь!
Она говорила это, ощетинившись упрямством, нечувствительным к самым ласковым уговорам. Алия и ее советники провели в этих уговорах половину ночи; в королевских покоях царило смятение, вызывались все новые советники, а повара не успевали готовить пищу и питье. Храм и Убежище пребывали в полной растерянности — власти никак не удавалось принять решение.
Ганима, сжавшись в комок, сидела в кресле в своих личных покоях — большой комнате с коричневыми стенами, имитирующими стены пещеры сиетча. Потолок, однако, был сделан из хрусталя, сияющего голубым светом, а пол выложен черной плиткой. Обстановка была весьма скромной — небольшой письменный стол, пять кресел и узкое ложе, спрятанное по фрименскому обычаю в алькове. На Ганиме было надето желтое траурное платье.
— Ты не свободна в выборе решений, касающихся твоей жизни, — повторяла Алия, вероятно, уже в сотый раз. Должна же эта дурочка наконец понять прописную истину! Она должна согласиться на помолвку с Фарад'ном. Должна! Пусть она убьет его потом, но сейчас это обручение должно быть признано фрименами.
— Он убил моего брата, — сказала Ганима, держась за этот аргумент, как за последнюю спасительную соломинку. — Это известно всем. Фримены будут плеваться при одном упоминании моего имени, если я соглашусь на эту помолвку.
И это еще один аргумент в пользу такого обручения, подумала Алия.
— Это сделала мать принца, и за это он отправил ее в изгнание. Что ты еще от него хочешь?
— Я хочу его крови, — отрезала Ганима. — Он — Коррино.
— Он устранил от власти свою мать, — запротестовала Алия. — Да и какое тебе дело до фрименской черни. Они примут то, что мы захотим. Гани, спокойствие Империи требует, чтобы…
— Я не соглашусь, — сказала Ганима. — Вы не можете объявить о помолвке без моего согласия.
В этот момент в комнату вошла Ирулан и вопросительно взглянула на Алию и двух советниц, почтительно стоявших за ее спиной. Заметив, что Алия возмущенно вскинула вверх руки, Ирулан уселась в кресло лицом к Ганиме.
— Поговори ты с ней, Ирулан, — взмолилась Алия.
Ирулан придвинула свое кресло к креслу Алие.
— Ты — Коррино, Ирулан, — заговорила Ганима. — Не испытывай на мне свою судьбу.
Девочка встала, направилась к своему ложу и села на него, скрестив ноги и глядя горящими глазами на обеих женщин. Ирулан, как и Алия, была одета в черную абу. Капюшон был откинут, открывая золотистые волосы принцессы Коррино. В желтом свете ламп волосы казались траурной накидкой.
Взглянув на Алию, Ирулан встала и подошла вплотную к Ганиме.
— Гани, я сама убила бы его, если бы можно было таким способом решить все проблемы. Как ты милостиво заметила, в жилах Фарад'на течет та же кровь, что и в моих. Но у тебя есть долг, который превыше твоего долга перед фрименами…
— Все это звучит в твоих устах ничуть не лучше, чем в устах моей дражайшей тетушки, — сказала Ганима. — Кровь брата невозможно смыть. Это не просто расхожий фрименский афоризм.
Ирулан плотно сжала губы.
— Фарад'н держит в плену твою бабушку. Он захватил и Дункана, и если мы…
— Меня не удовлетворяют рассказанные вами истории о том, как все это произошло. — Девочка, глядя мимо Ирулан, вперила свой взор в Алию. — Однажды Дункан предпочел умереть, нежели дать врагам убить моего отца. Может быть, теперь его новая плоть гхола сделала свое дело и это уже совсем другой человек…
— Дункан был запрограммирован защищать жизнь твоей бабки! — воскликнула Алия, крутанувшись в кресле. — Мне кажется, что он выбрал для этого единственно правильный путь.
Дункан, Дункан! Кто мог предположить, что ты поступишь именно так? — подумала Алия.
Ганима, почувствовав новый подвох в голосе Алие, внимательно посмотрела на тетку.
— Ты лжешь, о, Чрево Небес. Я же слышала о целом сражении между тобой и бабушкой. Отчего ты так боишься рассказать нам о ней и твоем распрекрасном Дункане?
— Ты же все слышала, — небрежно ответила Алия, но почувствовала при этом укол страха перед таким прямым обвинением. Усталость сделала ее слишком беспечной. Она поднялась. — Ты знаешь все, что знаю я.
— Поработай с ней. Ее надо заставить… — обратилась Алия к Ирулан.
Ганима перебила Алию грубым фрименским ругательством, столь неуместным для незрелых уст девочки.
— Вы думаете, что я обычный ребенок, что, поскольку вы старше меня, то имеете право работать со мной, и я готова это принять. Но подумайте еще раз, о, Небесный Регент. Ты лучше кого бы то ни было знаешь о тех годах многих жизней, которые живут во мне. Я буду внимать им, а не тебе.
Алия с трудом смогла сдержать гневный выпад и тяжелым взглядом уставилась на Ганиму. Мерзость? Кто этот ребенок? Алия вновь ощутила страх перед Ганимой. Неужели девочка тоже заключила соглашение со своими внутренними жизнями, которые были предрождены вместе с ней самой?
— Настало время тебе самой увидеть основания правильного решения, — сказала Алия племяннице.
— Лучше, наверное, сказать, что настало время увидеть, как хлынет кровь Фарад'на, пораженного моим ножом, — сказала Ганима. — Помните об этом. Если мы с ним останемся наедине, то один из нас наверняка умрет.
— Ты думаешь, что любила брата больше, чем я? — спросила Ирулан. — Ты играешь в идиотскую игру! Я была ему матерью, так же, как и тебе. Я…
