Но нет и следа Дианы Хантер. Нет радостных папы и мамы Хантер из Золоченстона, Супер-Пентхауса или Будда-Медитацинга. Ни одной деревни, городка или поселения, в которых нашелся бы богатый особняк или глинобитная лачуга, знавшие ее первый крик. Ни один роддом не хвастается ее рождением в новостях, ни в одной газете нет фотографии этого радостного дня, никто никому не посылает поздравительных открыток. Ни цветов, ни букетов, ни подарочных распашонок или подгузников.
Где же она?
Она где-то училась? Добилась чего-то? Может, по-глупому влюбилась, танцевала голышом на столе, упившись текилой, и повзрослела с радостью оттого, что в ее молодости еще не было цифровых камер в телефонах?
За кого она вышла замуж? Откуда у нее такой шрам?
Где она?
* * *
Вот: проблеск места под названием Бёртон, замок, почти бастида: высокий холм, городок из белого камня, высокая стена, всего одна дорога ведет в него через северные ворота, а нападающим придется стрелять вверх, против солнца. В славных развалинах средневековой войны она готовится к современной, чрезвычайно интимной и умозрительной битве сознания. Это школа выживания в экстремальных условиях тотального наблюдения, игровая площадка тайных агентов.
Я устремляюсь туда, но останавливаюсь. Воздух жирный и гибкий, словно весь городок слеплен из теста или модельной глины.
Модельная глина.
Это потемкинский город. Если я в него войду, появятся детали. Я их создам своими ногами, каждым шагом начну достраивать карманную реальность, которая будет сворачиваться у меня за спиной, как только я перестану ее видеть: царство идеальной реакции. Симуляция.
Это сказка, вымысел, басня, волшебная школа, где чародеи учатся своему ремеслу. Как и ее дом, как цветок плотоядного растения, он создан, чтобы привлекать взгляд.
А под поверхностью — вселенная, где парят чудовища.
* * *
Здесь, на дне моря, царит более привычная черно-зеленая темень. В пределах допроса Дианы Хантер это тихое место, застывшая волна, скрытая в белом шуме. На другой стороне — комната, которая становится Чертогом, когда кардиналы готовы. Это лишь эхо. Все они — лишь эхо, не забывай.
Мы охотимся на акулу в этих черных водах?
Но нет. На нечто большее. И большой вопрос — кто за кем охотится.
В этом суть, так? Все, абсолютно все зависит от того, с какой стороны смотреть и под каким углом.
* * *
Этим вечером я еду на встречу с Оливером в его машине, и она глохнет посреди пустого тоннеля.
Здравствуй, Оливер.
Он выходит и идет мне навстречу. Я позволяю огням потухнуть у меня за спиной — одному за другим. Приближается тьма, как в том месте, где он меня оставил.
Здравствуй.
Он пускается в разглагольствования, обещает вещи, которые мне не нужны. Он болтает, потому что, хоть я и знаю его, он не знает меня.
Это я, Оливер. Я здесь. Мы поговорим?
Да, говорит он. Давай поговорим. Говорить — это правильно.
Мы говорим о том, как я на него злюсь и как это можно разрешить, говорим о Диане Хантер и Кириакосе, Афинаиде и Бекеле, и что это все значит.
Я осознаю: он не понимает, что происходит.
Когда ты позвонил, говорю я, твой голос показался мне знакомым. Ты хотел свернуть все миры. Собрать грезы Дианы Хантер в одном месте, чтобы увидеть ее реальную жизнь.
Да, говорит он. Ради Огненных Судей.
Он размахивает своим глупым значком, только этот факел — на стене его пещеры. «Ради Огненных Судей», будто это что-то меняет.
Ты создал орудие для своей цели, но Диана отняла его у тебя. Она оказалась лучше тебя.
Да.
Он думает, что нам обоим это очевидно, словно мы это обсуждали. Возможно, так и было. Мы ходим кругами, но он по-прежнему не понимает.
Ты хотел убить всех кардиналов, напоминаю я ему, и он снова говорит да, так что я называю ему свое настоящее имя, а потом шепчу его собственное:
— Загрей.
Наконец — наконец-то — он выглядит хорошенько напуганным. Вскоре он начинает кричать.
Довольно приятно, но ощущению недостает реальности.
* * *
Можно так посмотреть на все, что я окажусь кукушкиным сном, заброшенным в сознание умершей женщины, а она меня вырастила словно родное дитя, и у меня перед ней долг.
Можно так посмотреть на все, что окажется, будто я существую давно, и все, что помню, — правда, но мою вселенную перезаписали, уничтожили другой симуляцией, и другой, и еще одной, ибо так устроен мир.
Можно так посмотреть на все, что и то и другое окажется правдой.
Я стою на холодной крыше белозубой башни рядом с домом, в котором никогда не жила Диана Хантер. Все зависит от точки зрения: можно сказать «конец» и пойти домой, жить полнокровной жизнью до самой смерти.
Можно, но я не могу.
Диану Хантер убил Оливер Смит, и Мьеликки Нейт это выяснит. Она хорошая, добрая женщина (до определенных пределов), а меня ничем хорошим назвать нельзя, вообще ничем назвать нельзя.
Я — Гномон, иногда именуемый Протоколом Отчаяния, иногда — Самой Холодной Надеждой. В час, когда падет небо, я устою. Какая разница, откуда я, оттуда или отсюда? Что с того, что один из моих десяти тысяч инстансов был убийцей и вором? Или даже все они? Или даже все они были одним убийцей?
Нет.
Важно ли тогда, что я родился во лжи?
Ни капельки.
Как я стал тем, чем стал, меня не беспокоит. Меня беспокоит будущее.
Если библиотекарша мертва, почему я здесь? Без нее — как до сих пор существует Чертог? Если Чертог не настоящий, как я прошел из одной вселенной в другую, как путешествовал во времени? Как я привел демоническую акулу, чтобы она сожрала Оливера Смита? Если Смит в брюхе акулы, почему я до сих пор чувствую Загрея, словно вонь на коже?
Загрей: первая итерация — змея.
Можно так посмотреть на все, что все станет понятно.
Милая Мьеликки Нейт. Все снова зависит от тебя.
Катабасис
Давай подобьем итоги.
Вот Мьеликки Нейт, инспектор Свидетеля, в иностранном посольстве. Она лежит, обхватив руками голову, на диванчике между двумя картотечными шкафами и допотопным холодильником. В следующую секунду она поднимется и начнет последний этап своего пути во тьму. Сейчас она замерла между явью и полумраком, рожденным глубоким сном. Ее разум работает глубоко и медленно, как дизельный мотор рыбацкой лодки на холостом ходу, вот-вот сорвется с места. Она парализована масштабом. Сегодня она должна перевернуть мир.
В каком направлении? В грезах Дианы Хантер все сюжеты дошли до кульминационного кризиса — ключевого мгновения, если угодно, — и допросная методика мертвого Смита, кажется, работает. Значит ли это, что она умрет, чтобы защитить свои секреты? Скрыть жизнь, похожую на жизнь Аннабель Бекеле? Биографию, бурную, полную надежд и разочарований, пришедшую к циничной старости и озлобленной смерти. И… что тогда? Чего она надеется добиться? Откровения? Перерождения?
