— Скопируй мне ее файл на случай, если эта история окажется важной.
— Сделано.
Только и всего? Кто-то изучил безумие этой женщины, проанализировал его и воссоздал? Кто же знает столько об устройстве и процедурах Свидетеля? Это сделала сама Хантер или кто-то ей помог? И если второе, то кто? Спору нет, нейробиологические факультеты с заметным теоретическим базисом существуют в двух десятках стран, но практические знания — другое дело. Сколько неудачных попыток потребовалось, чтобы довести этот трюк до совершенства? И что с ними стало?
А главное зачем? Запутать Свидетеля — да, хорошо, но ради чего? Чтобы что-то доказать? Или это тестовый образец для армии неуязвимых и неумолимых врагов? Либо это и есть армия — одна старушка с дурным характером, и весь ее коварный план заключался в том, чтобы умереть?
Если так, возникает тревожный экзистенциальный вопрос. Если процедура допроса стала причиной ее смерти, потому что она не хотела раскрывать свои мысли, и мы не сможем доказать, что они действительно обладали чрезвычайной важностью для национальной безопасности, что это значит? Система предлагает уверенность, через нее — гарантию справедливости и безопасности. Когда уверенности больше нет, справедливость и безопасность тоже под вопросом. Выдержит ли Система такую угрозу своей легитимности? Или попытка ее сохранить выхолостит саму идею Системы?
Если мы сможем наглядно показать такую цель, мысли Дианы Хантер и вправду представляли угрозу для Системы, машина была права. В таком случае под сомнением окажется не легитимность, а эффективность Свидетеля.
Что, конечно, соотносится с идущей сейчас в обществе политической дискуссией. Если бы Диана Хантер находилась под постоянным наблюдением, она не смогла бы разработать такую стратегию в уме, ее бы на этом поймали. Даже одного решения сделать подобное хватило бы, чтобы привлечь к ней внимание Свидетеля, и она была бы жива. В то же время Диана Хантер не была ни рецидивисткой, ни опасной психопаткой. Почему ей должны были заблаговременно вживить чип в голову?
Неужели это самоубийство из принципа?
А если выяснится, что да, насколько это плохо?
Инспектору приходит в голову, что она могла бы скрыть или фальсифицировать результаты своего расследования. Мьеликки Нейт — не машина. Она честная, но не лишена воображения. Она могла бы сразу положить конец всем пересудам. Диана Хантер окажется права, но об этом узнают только она сама и Нейт, а Нейт может пожаловаться на усталость и травматический опыт, попросить удалить это воспоминание. Может пойти против своих принципов ради Системы, чтобы никогда об этом не узнать. В чем-то это даже разумный обмен.
Но она на такое способна не больше, чем взлететь как птица.
Нейт встает и переодевается, затем садится и молча ждет прибытия констеблей. В это время она не размышляет активно. Просто сидит и прислушивается к шуму города за окном, реальному миру вокруг и позволяет телу найти опору для разума, а себе — забыться. В отличие от любого живого напарника, которого можно себе представить, несмотря на то что прошло уже десять минут, затем пятнадцать, а потом и полчаса, Свидетель не испытывает потребности ее беспокоить.
* * *
Для возвращения в дом Дианы Хантер Свидетель предоставил ей пару крепких молодцов, рвение которых заставило Нейт почувствовать себя старше. Донован, тот, что повыше, равняется исключительно на нее, — настолько, что, когда они выходят из машины, он уже кажется инспектору странно знакомым. Он из тех людей, что автоматически подстраиваются под манеру речи тех, на кого хотят произвести впечатление, поэтому его естественный лексикон, отстоящий от нее лет на десять, если не больше, сменяется более строгим, какой она учила в школе. Тот, что пониже, Баскин, — по всем параметрам ломовой конек. У него зашкаливающие показатели профпригодности, которые портит лишь низкая способность к нелинейному мышлению. Вопреки расхожему мнению, креативность — навык, которому можно научиться. Несомненно, Система выбрала его, среди прочего учитывая вероятность того, что несколько часов с инспектором Нейт при расследовании сложного дела повлияют на его способ мышления.
Дом выглядит черной громадиной на фоне ростовых освещенных окон усадеб в четверти мили за ним. Владельца нет, наследников нет, дом помечен как место преступления, так что, ясное дело, свет не горит. На улице — никого, в последние часы перед рассветом даже для любвеобильных подростков слишком холодно и мокро. И слишком поздно для вечернего выгула собаки. Поэтому, увы, рассчитывать на случайную встречу не приходится.
— Включить периметр, — приказывает Нейт своему терминалу.
— Активное наблюдение установлено, — заверяет ее Свидетель.
Если Лённрот все еще здесь, повторения не будет — ни избиения, ни отсутствия хороших снимков для опознания.
— Вы взяли то, что я просила? — спрашивает Нейт у констеблей.
Баскин лезет в багажник и достает пару параболоидных антенн на треногах и длинный моток провода. Нейт кивает, устанавливает первую треногу и подключает ее, а затем идет к дому со второй. На вопросительный взгляд Баскина она пожимает плечами:
— Усилитель сигнала. Возьмем с собой Свидетеля.
Будто это очевидное решение, хотя ей оно тоже не пришло в голову, пока его не предложила машина.
Поднимаясь к двери, Нейт внимательно смотрит под ноги. Она очень суеверная, если не хочет наступить на собственную запекшуюся кровь? Или это странное ощущение своей самости?
Донован извлекает ключи и открывает дверь.
* * *
Коридор, конечно, не изменился. Она и не ждала, что Лённрот будет портить книги или картины. Нейт следует по своему первому маршруту, касается вещей, вспоминает. Память ее не подвела.
— Разберите полки, — приказывает она Доновану. — Мне нужны ее книги. Не те, которые она читала, а те, что написала. Снимайте суперобложки, названиям на обложках не верьте.
Свидетель будет смотреть ему через плечо, опознавать известные произведения, и останутся только книги-призраки, если они есть.
Донован отдает честь и щелкает по терминалу, чтобы проверить работу усилителя.
— Я вас вижу, — отвечает в общем канале Свидетель.
Нейт щелкает языком и качает головой: это само собой разумеется.
— Выполняйте.
Она поворачивается и жестом подзывает Баскина, затем поднимается на второй этаж. В таких старых домах спальни всегда на втором этаже, личные комнаты там же. Первый этаж — для всех, а секреты — на втором. По традиции, во всяком случае, хотя на самом деле не всегда так. Баскин трогает ее за рукав:
— Давайте лучше я пойду первым.
Почему бы нет, если он так хочет?
По лестнице они взбираются с ее скоростью, потом Нейт переходит из комнаты в комнату. Баскин всегда вежливо, но твердо входит первым, чтобы принять огонь на себя. Маленькая комната для гостей, туалет, затем — спальня Дианы Хантер; Нейт сразу ее узнает; не потому, что уже видела, а потому, что эта — точно ее, с лучшим видом и явным ощущением главы дома. Если кухня — сердце любого жилища, то здесь вызревает самоопределение, в этом просторном помещении под высоким потолком, среди элегантных пропорций. Но никаких улик. Одежда, да. Картины, разумеется. Пристойная масляная живопись с глубоким блеском. Личность Дианы — культура и размышления. Но никаких бумаг и безумных надписей на стенах. Никакого тайного плана по уничтожению мира. На полке — одинокая мягкая игрушка, пожеванная каким-то терьером. Воспоминание, но Нейт не может его легко отследить или интерпретировать.
