Мы начали с того, что овладели техникой, которая была нам не свойственна. Потом нас учили прослеживать два разных потока чисел, а затем мы научились считать, пользуясь другими чувствами: вкусом, запахом, осязанием — даже чувством равновесия. Какое на ощупь число 55? Как оно пахнет? Я знаю ответы, но вам они ничего не скажут.
Научившись удерживать сразу пять потоков чисел, мы взялись за по-настоящему экстремальные штуки: контролируемые сновидения в бодрствующем состоянии и избирательную архитектуру множественной личности, камуфляж сознания. Мы проживали символы, загадки, герменевтические круги и физиологические парадоксы. Мы узнали: чтобы обмануть машину, не нужно быть идеальным обманщиком; достаточно просто поверить, что все — обман. Если мир — ненастоящий, и все, что мы видим, — симуляция или игра, выдумки, которые мы к ней пришиваем, ничем не отличаются от воспринимаемых нами через органы чувств. И это правда: огромное количество свидетельств указывает на то, что мы живем внутри компьютера. Любая вселенная, способная поддерживать технологически развитую жизнь, скорее всего, рано или поздно там окажется. Любая технологическая цивилизация разработает модели и в сравнительно короткий срок сможет замоделировать все, что может ожидать увидеть в жизни населяющий одну планету вид. В таком случае симуляция быстро дойдет до появления в ней симуляционных компьютеров, способных таким же образом моделировать все это и так далее, до бесконечности, ограниченной лишь счетными мощностями компьютера.
Это может показаться строгим ограничением, но мощности по сей день удваиваются каждые 12−18 месяцев, и удвоение куда удивительнее, чем кажется людям. В одной легенде китайский император проиграл престол крестьянину, потому что согласился в случае проигрыша выплатить ему одно рисовое зернышко на первой клетке шахматной доски, а затем удваивать число на каждой следующей, пока не закончится доска. На последней клетке его долг составлял восемнадцать с половиной миллионов триллионов зерен. Почти невозможно вообразить способности машин настолько мощнее тех, что у нас есть сегодня, но думаю, можно смело принять, что они способны поддерживать довольно много симуляций нашего мира.
Таким образом, вероятность того, что мы живем в первоначальной вселенной, ничтожна, и со значительной вероятностью мы находимся от нее как минимум в нескольких шагах. Все, что вы знаете, и все, что вы когда-либо видели или переживали, — скорее всего, не то, чем кажется. Самое тревожное в этой картине: кто-то (или даже все), кого ты знаешь, может оказаться аватарой кого-то с более высокого уровня существования и он может знать, что ты — лишь фигурка в игре, что ты выдуманный, а он — настоящий. Может, этим объясняется твое чувство несбывшегося и нереализованных возможностей: ты и вправду неполон, ты — просто полуавтономное отражение чего-то большего. И да, если так, что это говорит о больших созданиях в ином измерении? Будут они тайно воспроизводить истину, которую знают о себе? Как матрешки, одна в другой, пока самая крохотная не обхватит самую большую и все не начнется сначала? Кто в ком живет и кто кем управляет?
Все — не то, чем кажется.
Когда ты себя в этом убедишь, когда поверишь, проживешь это не как забавный парадокс, а как истину, настолько же самоочевидную, насколько очевидна древесина паркета или вкус слюны; никакой механический детектор лжи тебя не поймает. Не сможет, потому что ты не лжешь. Невозможно лгать, если все — ненастоящее.
Семеро не справились и попали в больницу. Всего в группе нас было двенадцать, так что это хороший результат.
От чисел мы перешли к алфавитам, затем — к символам; учились хранить информацию так, чтобы сознательно о ней не знать. Мы строили дворцы памяти и разрушали их, а развалины становились рамками для наших зашифрованных посланий. В то же время нас тренировали, учили, как одному драться против шестерых и задать жару, измотать, а потом победить; как втроем драться против более сильного и лучше экипированного противника. Во время боя нужно тренировать и сознание, обрабатывать одновременно схватку и другую информацию. Тренер задавал вопросы, мы выкрикивали ответы, цитаты и зашифрованные послания, которые придумывали на ходу, а другой ученик должен был их тут же расшифровать. В случае провала страдали оба. В случае успеха наградой становилась новая задачка, более трудная, и более тяжелые физические упражнения, более хитрые боевые приемы. И все это время требовалось поддерживать в уме не одну, а целых три истории прикрытия, не путать их и не выдать ни одного правдивого факта о себе, даже самоочевидных вещей вроде цвета глаз и кожи или сведений о том, сколько людей в комнате или сколько пальцев показывает тренер.
Из трех сотен учеников и двадцати тренеров к концу года я показала самые лучшие результаты. Нет ничего, с чем я не справилась бы. Я могу заставить свой мозг выделывать такое, чего не может никто. Могу даже, как выяснилось, довести себя до смерти.
Ох, Роберт. Я на тебя так злилась, а ты на меня. И вот до чего дошло, все плохо.
ФА ЛА ДЖО РИ ДЖИ ДЖО ДЖА.
ФА ЛА.
ФА.
А.
А.
А.
А.
* * *
Нейт выронила пульты и лежит на полу. Они висят на проводах, покачиваясь над ее лицом. Она чувствует вкус инсульта, ощущает его крен, растворение «Я», когда мозг дал осечку и часть его умерла. Когда она провалилась сначала в историю, затем в физические чувства записи.
Хантер провалилась.
— Черт, — шепчет она и чуть не плачет от радости, поскольку говорит это по-английски.
Она вспоминает, как чувствовала выключение мозга, не только теряла самосознание, но видела, как в один миг текст превращался в чепуху. Раствориться во всестирающей вспышке, словно рвота или оргазм, пересозданные чудовищем. Она все еще чувствует.
Система записи и воспроизведения дознаний не была предназначена для таких крайностей. Никогда не испытывалась в подобных условиях.
Она боится, что стала калекой.
Сломалась.
Сгорела.
Инспектор запускает базовый неврологический тест, проходит его за пять минут под руководством Системы, ждет результата. Через секунду Система сообщает ей, что всё в порядке. Ей так не кажется. Она чувствует себя одурманенной или взбитой как яйцо, когда в голове всё вверх тормашками. Результаты теста навсегда останутся в ее личном файле. Ну что ж: должное усердие, забота о собственном психологическом здоровье в ходе расследования. Это вполне согласуется с ее характером. Потом приходит рекурсивная мысль: а то, что она вообще об этом задумалась, не делает ее похожей на Диану Хантер?
Но отпечаток инсульта блекнет, чувство распада уходит, сменяется благодарностью и каким-то извращенным ощущением предательства. Диана Хантер ушла по тропе, той ужасной и жуткой дороге, а Нейт ее бросила и вернулась, оставила в темноте одну.
Она не шевелится, пытается понять, может ли ходить. Может ли говорить. Вдруг она потеряла что-то, незаметное для теста? Или, наоборот, как у Хантер, что-то очевидное? Имя или способности к дедукции. Хуже того, Нейт чувствует, что знает Диану Хантер, не просто факты ее биографии, но ее саму; знает эту женщину так, как собственное тело и мысли. Знает ее, как старого друга или старое кресло, будто они давным-давно знакомы. Заимствованное знание. Краденое. Куда определяются такие вещи, когда они оторваны? Выдрали у владельца и как-то сохранили, митохондриальные данные в несущем сигнале выгорели в ней из-за потрясения, из-за того, что она стала свидетелем инсульта Дианы?
