Похоже, что эта идея вызвала похожие эмоции у Майка, Тони, Питера и Стива, потому что она была очень быстро согласована, и ее начали незамедлительно претворять в жизнь.
В марте 2014 года мы сидели впятером в большой белой комнате фотостудии в Ноттинг-Хилле, в западном Лондоне. Мы впервые собрались все вместе после нашей безуспешной встречи в Глазго в 2005 году, и нас впервые снимали во время того, как мы разговариваем друг с другом. Прошло сорок лет с тех пор, как я и еще один новичок Стив были приняты в группу, и тридцать пять – с тех пор, как ушел Питер, поэтому нам было, что обсудить. И снова было немного жутко от того, как мы возвращались к своим ролям – Стив молчал, я постоянно шутил и т. д.
Так как от нас не требоваось принимать никаких решений и нас не стесняли никакие обязательства, атмосфера в студии была непринужденной и расслабленной. У каждого из нас был шанс сказать то, что мы думали. В какой-то момент Питер произнес: «Если мы делали все правильно, у нас получалось то, что мы бы никогда не сделали по отдельности».
Что касается меня, то я рассказал Питеру то, о чем до этого не имел возможности сказать ему прямо: «Многие думали, что я пытался выжить тебя из группы, чтобы самому стать вокалистом. Я просто хочу, чтобы ты знал – это неправда».
Не думаю, что Питер когда-либо считал, что я устраивал заговоры против него. Но это была великолепная возможность развеять перед камерами все догадки и слухи о том, как я «захватил власть» в Genesis. К моему удивлению, мое признание было вырезано из окончательной версии фильма.
Откровения продолжились. Тони в своем личном интервью в документальном фильме, рассуждая о моем сольном успехе, заметил: «Для [Фила] это было чудесно. Он был нашим другом – мы хотели, чтобы у него все получилось. Но мы не хотели, чтобы у него все получилось настолько хорошо – не так сразу», – говорил он полушутя. «И… это ощущение нас не покидало. Он был буквально везде в течение пятнадцати лет. От него нельзя было избавиться. Просто кошмар», – пожимал он плечами, улыбаясь. Он многозначительно добавил, что группа Genesis была уникальна в том, как ее участникам удавалось одновременно выступать в группе и строить свои сольные карьеры на протяжении такого долгого времени. Поэтому документальный фильм называется именно так – Genesis: Together and Apart.
Во время перерыва за обедом Тони Смит, Дана, жена Стива Джо и участники группы обсуждали, что нового у нас произошло, как росли наши дети, чем они занимались. Это напомнило мне, как же здорово иметь таких друзей, как они.
Мы немного обсудили идею выпустить новый сборник, и его концепция отражала наше приподнятое настроение от этой встречи. Впервые за все время в одном сборнике будет собрана лучшая музыка группы Genesis наряду с лучшими песнями из сольных карьер пятерых участников группы. Это подарочное издание охватит всю нашу карьеру и будет состоять из трех дисков – 37 песен, общей длиной почти в четыре часа, расставленных в хронологическом порядке. Количество песен из сольных карьер будет строго равным – по три от каждого. Я по большей части не участвовал в обсуждении того, какие песни Genesis будут включены в сборник – я доверил парням самим сделать этот выбор, – но из своих альбомов я выбрал In The Air Tonight (было бы оскорблением не взять ее), Easy Lover (отчасти потому, что она не входит ни в один из моих студийных альбомов) и Wake Up Call из Testify (потому что она была моей любимой песней из не самого успешного моего альбома).
Когда мы задумались о том, как назвать этот сборник и какой будет его обложка, мы удивительно легко справились с задачей. Хотя и не без сложностей. Кто-то предложил The Big Tree and Its Splinters, но в итоге мы утвердили идею Питера – R-Kive. Написание этого названия в какой-то степени соответствовало тенденциям современности.
R-Kive был выпущен в сентябре, и незадолго до трансляции по телевизору Together and Apart 4 октября 2014 года мы впятером пошли на премьеру документального фильма BBC в лондонский «Хеймаркет».
Это был приятный, непринужденный вечер в компании многих старых друзей, включая Хью Пэдхэма, Ричарда Макфейла и многих других. Во время показа все смеялись в нужных местах, и никто не ушел домой недовольным.
В тот период времени я также не забывал о своем наследии и в других сферах деятельности. Через шестьдесят лет после того, как я впервые посмотрел диснеевский фильм о Дэви Крокетте, и спустя почти двадцать лет с того дня, как Орианна подарила мне мой первый артефакт из Аламо, на тот момент я собрал довольно внушительную коллекцию реликвий, имевших отношение к той битве. По предложению техасского издательства я даже написал книгу The Alamo and Beyond: A Collector’s Journey. По некоторым подсчетам, моя коллекция являлась самой большой частной коллекцией в мире, и она оценивалась примерно в 10 000 000 долларов.
Денежный эквивалент коллекции не имел для меня никакого значения, но ее историческая ценность была крайне важна. В тот момент, когда я закончил свои пьяные танцы со смертью, я начал как никогда беспокоиться о том, что будет с моей коллекцией, когда я умру.
Поэтому, для того чтобы предотвратить споры за право обладать редким мушкетом Крокетта или драгоценным мексиканским пушечным ядром, я решил подарить все двести артефактов из своей коллекции подходящему учреждению или музею в Сан-Антонио.
После того как я обсудил этот вопрос с некоторыми друзьями и экспертами в Техасе, я пришел к выводу, что лучше всего будет вернуть коллекцию домой: я перевез все, что у меня было, в Аламо – главную достопримечательность штата Одинокой звезды
[69].
Мы сделали официальное заявление 26 июня 2014 года, а в октябре того же года я вернулся в Аламо, чтобы проследить за тем, как коллекцию перевозят из Швейцарии. Она расположилась в музее – в центре обновленной экспозиции Аламо, которая была оценена в 100 миллионов долларов. В техасской палате представителей меня также удостоили чести стать почетным гражданином штата Техас. Маленький мальчик из Хаунслоу, который жил внутри меня, никак не мог поверить в это. Но если вы заметите, что я говорю с техасским акцентом, можете смело дать мне подзатыльник.
Тем временем, возвращаясь к теме моей завершенной карьеры, вся наша деятельность – не говоря уже о публичном проявлении дружеских отношений между мной и моими коллегами по группе – вызвала очередную волну разговоров о воссоединении Genesis. Как и всегда, я не был уверен, что люди как следует поразмыслили над этим: если бы мы впятером спустя сорок лет действительно решили снова поехать в тур, это точно была группа эпохи Питера Гэбриела. То есть впятером мы бы выступали с материалом, который был написан до ухода Питера; но очевиден тот факт, что такой материал имел гораздо более узкую аудиторию. Люди, которые пришли бы на концерт, услышали бы Can-Utility and the Coastliners или Fountain of Salmacis, но никак не I Can’t Dance и Invisible Touch.
Помимо всего прочего у нас была гораздо более важная проблема, практического характера: я все еще не мог играть на барабанах. Более того: у меня даже не было желания выступать.
