Мать, сдерживая слезы, укутала ему ноги ватным одеялом и перекрестила.
Уставшие от зимы взрослые и дети с нетерпением ждали весну. Но зима свои позиции сдавала неохотно. Вроде солнце встает рано и светит ярко, а снег по-прежнему, куда ни глянь, покрывает землю ослепительно белым одеялом. В середине апреля, по ленинградским понятиям, о снеге и не вспоминалось бы. Здесь же не верилось, что когда-нибудь можно будет освободиться от снежного плена.
Вскоре для воспитательниц наступила тяжелая пора. Несмотря на ежеминутные предупреждения не лезть в лужу, дети, продолжая лепить снежную бабу и катая снежный ком, залезали в глубокие проталины, намочив не только варежки, но и рукава пальто по самый локоть.
Изабелла Юрьевна извелась, предупреждая воспитательниц о переохлаждении, простуде, воспалении легких, и рисовала страшные картины возможных последствий. Однако, к изумлению воспитательниц и врача, дети не простужались и не болели.
После каждой прогулки помещения групп превращались в сушилки, завешанные паутиной веревок, на которых висело всё: от пальто до трусиков.
Ездить по деревне днем стало невозможно. Сани не скользили, а плыли в глубокой колее, расталкивая, как ледокол, смесь снега, льда и воды.
Для старших ребят это был период наименьшей занятости хозяйственными работами. Этим воспользовалась директор, чтобы заставить их наверстывать знания, упущенные зимой.
Но Стогов по-прежнему продолжал каждую пятницу ездить в райцентр за продуктами и почтой. Он так много рассказывал Валерке о своих приключениях в тайге и в Асине, что тот перестал сомневаться в их правдоподобии, хотя раньше прерывал Витьку однообразным: «Хватит врать-то!» Теперь, когда наступило некоторое облегчение в заботах по хозяйству, у него появилось желание поучаствовать в происшествиях, о которых рассказывал друг.
– Витька, упроси Нелли Ивановну отпустить меня с тобой. Ну придумай какую-нибудь причину…
В кабинете директора сидела Вероника Петровна, которой Стогов всегда немного стеснялся. Директор нетерпеливо спросила:
– Что у тебя?
– Нелли Ивановна… – Он начал подыскивать слова, с чего начать. – Тут такая штуковина получается. А кто меня подменит, если я заболею или что в дороге случится: сломается колесо, оглобля, да мало ли что? Я же не могу продукты оставить в лесу и уйти в деревню.
– Что ты городишь: «заболею», «сломается оглобля»… Говори яснее!
– Ну, надо, чтобы Валерка со мной хоть разок съездил, запомнил дорогу, узнал, куда ехать за продуктами и почтой, как это все получать.
– Ага, захотелось дружкам вдвоем прокатиться. Ты это один придумал или с Валеркой?
– А по существу он прав, – вмешалась Вероника Петровна.
Такой поддержки Витька никак не ожидал и потому смело перешел в атаку.
– А вы забыли, как мы с Валеркой в Ленинграде на большой тачке возили продукты с набережной Обводного канала для всего детдома, как попали под обстрел, как мне осколком засадило в ногу? Мы же не бросили продукты на дороге!
– Ну-ну, хватит аргументов! Скажи матери, что в этот раз вы вдвоем поедете. Ей спокойнее будет.
Несмотря на страсть поспать, Валерка вскочил раньше Виктора. Едва тот продрал глаза, Валерка напомнил, что надо не забыть ружье. Похоже, ружье для него было главным интересом поездки. Не успели они тронуться, он забросал Витьку вопросами о нем: какой калибр, как заряжается, далеко ли стреляет, как надо целиться. И в конце концов предложил:
– Витька, дай мне его в руки, чтобы быть готовым, если волки нападут или сибалонец выскочит из кустов. Мало ли что!
Виктор с неохотой вытащил ружье из-под соломы и передал другу. Валерка не отпускал его, даже когда Стогов развернул полотенце с завернутыми в нем хлебом, салом, яйцами и картошкой, ел одной рукой.
Сорок километров за разговорами промелькнули почти незаметно.
На обратном пути, едва они отъехали от райцентра, Валерка изложил свою заветную просьбу:
– Витька, дай стрельнуть разок! Ты же говорил, что Никитич давал тебе пострелять, когда вы ездили с ним в первый раз.
Он смотрел на друга таким умоляющим взглядом, что Витька не смог отказать ему. Валерка взял патрон и, пока Стогов убирал коробку под солому, вставил его дрожащими руками и, даже не подняв ружье, нажал курок.
От выстрела Цыганка присела на задние ноги, как для прыжка, потом рванула с такой силой, что Валерка с ружьем, бидон с лярдом
[20] и ящик с галетами вывалились из телеги. Виктор удержался, потому что сидел на передке. Он натянул поводья и остановил напуганную лошадь.
– Ты что, сдурел?! Надо было слезть, отойти от телеги и стрелять в сторону леса! Теперь собирай всё!
Остаток пути они проехали почти в полном молчании. Однако долго дуться друг на друга друзья не могли. Все-таки они оставались основной «тягловой силой» всего детдома. Остальные ребята и по возрасту, и по смекалке, и по авторитету были лишь мальчиками на побегушках.
Глава 3
Сибирский быт полной пригоршней
Уже давно стало правилом, когда приезжал Никитич, к директору приглашались и Стогов со Спичкиным.
В этот приезд, завидев ребят, Никитич сам окликнул их:
– Эй, сорванцы, дело есть важное!
Никитич спешил, поэтому его слова выглядели как приказ для участников совещания.
– Ивановна, пока не начались весенние проливные дожди, надо провести пахоту и посадку. Я дам тебе делянки под капусту, картошку, морковь, свеклу. Если надумаешь, дам участок для турнепса…
– А что это такое? – перебила директор.
– И ты тоже не знаешь, что это такое? – удивленно спросил он у Стогова.
– Почему не знаю? Знаю. Это вроде брюквы, но невкусный. Я ел его.
– Сам ты брюква невкусная! Это корм для скота, очень даже вкусный и полезный, спроси у коров. Ты ешь его побольше, мычать будешь громче и хрюкать веселее! – засмеялся Никитич, довольный своей шуткой. – А сейчас поедем со мной в поле, покажу вашу пахоту.
– Все, кончились хорошие денечки, опять впрягайся… – уныло заметил Спичкин.
– А ты думал, вы и дальше будете жить нахлебниками при колхозе? Вы мне и так дорого обошлись. Селяне не возмущались только потому, что вы из голодного Ленинграда и совсем не такие, как наши детдомовские «бандиты».
