Но лошадь нервно затопала ногами на месте, повернула голову с прижатыми ушами и, не меняя боевой позы, зло посмотрела на Виктора. Только сейчас он увидел прижавшегося к стене маленького жеребенка.
– Цыганочка, Цыганочка! Это я, Витька, ну приглядись!
Он достал недоеденный кусок хлеба и протянул ей.
Лошадь несколько успокоилась, но угрожающую стойку не изменила.
Виктор прошел в соседнее стойло, где абсолютно равнодушный к происходящему Осел проявил интерес только к корке хлеба. Из стойла Осла Виктор протянул остатки хлеба Цыганке. Лошадь несколько раз предупреждающе оскалила зубы. Не кусала, но и хлеб не брала.
Виктор решил подождать и, ласково приговаривая, рассматривал черного как уголь малыша, который замер, прижавшись к стене, словно нарисованный на ней силуэт.
Спустя несколько минут Цыганка стала поворачивать голову в сторону Виктора, уже не прижимая уши. Это был признак доверия.
Виктор вышел из конюшни. Ему очень хотелось встретиться с Валеркой. Нелли Ивановна сказала, что он теперь стал ее правой рукой, а вчера уехал за сеном на дальние покосы.
Остаток дня Виктор провел с матерью. Он нашел ее за конюшней, на скирде, где она разравнивала подаваемое воспитательницами на вилах сено. Виктор полюбовался тем, как она ловко орудовала вилами, создавая ровную поверхность стога. Он такой ее никогда раньше не видел. Занятая работай, она не заметила его, пока он не подошел совсем близко.
…Рано утром его разбудила мать. Рядом с ней стояла Нелли Ивановна со странным длинным свертком.
– Виктор, право, не знаю… – Директор заметно волновалась. – Может, я совершаю преступление… Это ружье и пять патронов. Поклянись, что не наделаешь глупостей. Можем мы спать спокойно?
Виктор вдруг почувствовал, как в носу стало щекотно.
– Нелли Ивановна, честное пионерское, не подведу!
Необыкновенно теплая осень настораживала. Температура ночью не опускалась ниже пятнадцати – семнадцати градусов, а днем повышалась до двадцати трех. Пожилые люди не могли припомнить такого погодного сюрприза, предрекая суровую зиму.
Несмотря на открытые окна, в классе было душно. Даже учительница время от времени обмахивалась школьной тетрадкой. Все с нетерпением ждали последнего звонка. И когда он прозвучал, ринулись из класса.
Стогов собрал учебники и тетради, сложил их в холщовую сумку, сшитую матерью из старого плаща, вышел на крыльцо. Старшие ребята уже покинули территорию школы, только несколько младшеклассников беззлобно дубасили друг друга портфелями. Заняться было нечем и не с кем. Виктор почувствовал тоску от одиночества. К такому образу жизни в детдоме он не привык.
Мысли его перекинулись в Ягодное. «Интересно, чем сейчас занят Валерка? Картошку, свеклу, морковь, тем более капусту, убирать еще рано. Значит, дел у него особых нет. За кедровыми шишками он один не пойдет».
Валерка плохо ориентировался в лесу. Много раз он спорил, доказывая, что домой надо идти в таком-то направлении, и каждый раз ошибался. Скорее всего, он сейчас на рыбалке. Ловил он щурят по-сибирски, с палкой, на конце которой из конского волоса сделана петля. На мелководье греющиеся щурята стоят неподвижно, словно дожидаясь, когда Валерка наденет им петлю на голову. А дальше – дело техники, главное, чтобы не сорвалась петля. Иногда, пройдя с километр по берегу, он, на зависть всем удильщикам, приносил три-четыре щуренка.
В воспоминаниях Виктор дошел до своего дома. К нему был пристроен курятник в полтора раза больше самого дома. Судя по запаху куриного помета, проникающего даже в комнату, там было не меньше полусотни кур, да еще горластый петух, голосивший не смолкая, словно для него любое время суток было ранним утром.
Складывая свои учебники на край стола, Витька увидел среди них письмо от Эльзы, полученное еще в Ягодном. Он развернул и стал перечитывать.
Витя, дорогой, здравствуй! Знаю, ты будешь морщиться от слюнявости: «дорогой», «милый»… Это я хорошо помню еще со времен нашей школы и пионерлагеря. Но меня это не волнует! Ты есть и будешь дорогим. Вот и всё! Меня волнует, когда вы вернетесь? Ведь тебе надо учиться в восьмом классе, которого в Ягодном нет. Не будешь же ты бегать в школу в Асино за сорок километров от дома? Неужели ты пропустишь еще год, как в блокаду?
Папа говорит, что списки возвращаемых в Ленинград детских домов уже составляются. Но нет согласованности, каких детей возвращать, а каких оставить в местах эвакуации, так как у многих детей здесь нет родственников и вопрос, что с ними делать, не решен. Даже взрослых возвращают не всех, а только тех, у кого есть подтверждение о наличии жилплощади. Домов много разрушено и сожжено.
Где мы живем, я тебе писала в предыдущих письмах. А сейчас сообщаю, что в школу меня записали на Расстанной – это недалеко от нашего прежнего разбитого довоенного дома. Я хотела поступить в нашу 99-ю образцовую любимую школу, где мы с тобой сидели рядом, но не вместе целых пять лет. Витька, а почему мы не сидели вместе? Не можешь ответить? А я знаю! Потому что вы все, мальчишки, дураки. И ты тоже. Боялся, что будут дразнить «бабником». Все в нашем классе знали, что ты мне нравился, но никто из девчонок меня не дразнил. Ну ладно!
В нашей школе теперь техникум резиновой промышленности. Я прошла по вашему двору, хотела увидеть ребят, с которыми учились вместе. Не встретила никого, словно все умерли или уехали.
Очень бы хотелось сидеть с тобой за одной партой. Может, ты уже поумнел и не стал бы отказываться.
Тысячу раз вспоминала, как мы ехали с тобой на телеге в день нашего с папой отъезда.
Я просила папу сделать вызов хотя бы Стоговым, матери и сыну, но он говорит, что надо обязательно указать при оформлении степень нашего родства, и шутит: «Вы же не жених и невеста».
Жду от тебя ответа. Знаю, что ты не любишь писать, ну хотя бы сообщи о своей учебе. Привет от папы. Он постоянно спрашивает о тебе.
Эльза
Медленно складывая листок, Виктор поймал себя на мысли, что воспоминания об Эльзе уже не вызывают в нем того трепета, который он испытывал, когда она была рядом и он с радостью откликался на ее слова и даже просто взгляды. Он не мог объяснить почему, но образ Эльзы стал блекнуть, как фотография под лучами солнца. И все-таки хорошо, до мелочей, помнилось расставание в день отъезда.
…Так получалось, что, когда Виктор поднимался и собирался в школу, тети Даши (так звали хозяйку), уже не было дома. Она вставала и уходила на работу, когда он еще спал, а возвращалась поздно, уставшая, и Виктор не задавал ей никаких вопросов. Он даже не знал, где она работает. Но однажды, идя домой после занятий не по улице, а по шпалам железной дороги, что было намного дальше, он натолкнулся на нее, разговаривавшую с мужчиной, сидевшим на порожках небольшого паровоза.
