– Не узнаю.
– Что же во мне изменилось и когда? – допытывалась она.
– Когда увидел тебя играющей на скрипке… – Виктор заметно волновался. – Ты когда-то назвала меня «легендарным». Но это с чужих слов. А на самом деле это ты такая… «легендарная»…
Виктор заметил, что Нину это взволновало: у нее порозовели щеки, заблестели глаза, а губы изогнулись в загадочно-ироничной улыбке. Она молча потупила взор. Но это длилось недолго. Прикрывая свое смущение привычным: «Дурак ты, Витька!» – она не смогла скрыть, что сказанное ей было приятно.
– Что же, всех, кто играет на скрипке, можно называть «легендарными»?
– Нет! Только тебя…
Он не успел продолжить. Нина его перебила:
– Ясно, ты ударился головой, когда нырял с берега Яи! – и засмеялась.
Желание играть на скрипке глубоко засело в сознании Виктора. По наивности и детской самоуверенности он не сомневался, что научится играть. И это будет сюрпризом для Нины. Дело оставалось за малым: где взять скрипку? Попросить у Нины он не мог. Какой же это сюрприз? Потом, ее скрипка – это память о папе, который, как говорила Нина, был виртуозом, особенно когда играл зажигательные венгерские мелодии. Скрипка лежала на верхней полке этажерки, прикрытая большим платком, который, оказывается, папа подкладывал под подбородок. Правда, Виктор постеснялся спросить зачем. Но если это нужно, то платок он всегда найдет.
В какой-то момент его осенило, что скрипку все-таки кто-то делал своими руками. А почему не попробовать сделать самому?
Теперь, бывая у Овчинниковых, он долго рассматривал ее: размеры, соотношение деталей, очертания корпуса и различных отверстий. В библиотеке пересмотрел всю имеющуюся скудную литературу об этом музыкальном инструменте. Теперь он знал, что такое гриф, дека, подбородник – ну, словом, все, что необходимо знать, чтобы смело браться за труд.
Для выполнения эскиза нужен был большой лист бумаги, которого у него не было. Единственный выход из положения – это воспользоваться плакатом, висевшим на стене поселковой библиотеки, «Что ты сделал для фронта?». Для фронта он хотел сделать многое еще в Ленинграде, но его с фронта вернули да еще упекли в детский дом. Поэтому, считая, что перед фронтом его совесть чиста, поздно вечером он снял еле державшийся на двух кнопках плакат.
После многократных исправлений Виктор добился достаточного сходства своего эскиза со скрипкой Овчинниковых. Фанера и столярный клей имелись в сарае у тети Даши, хранившей там все имущество воевавшего мужа.
Работать приходилось тайком и понемногу, когда не было хозяйки. Кроме того, нельзя было запускать и школьные домашние задания. Конечно, он не мог точно скопировать боковые вырезы, какие есть у настоящей скрипки, да они ему казались и необязательными. Из-за сложности выполнения резонансных отверстий на верхней деке в виде завитушек он ограничился круглыми отверстиями, считая, что и они тоже необязательны.
Во всяком случае, ярко выраженная «талия» скрипки делала его произведение похожим на настоящую. Обвязывая веревкой только что приклеенную, распаренную в горячей воде обечайку
[30] из фанеры, он мысленно представлял себя играющим перед классом на инструменте, сделанном, что очень важно, своими руками. Иногда фантазия уносила его так далеко, на такие недостижимые высоты в виде концертных и театральных подмостков, что начинала кружиться голова.
…В этот день тетя Даша пришла раньше обычного и застала Виктора за отделочной работой. Мусора особого не было, но тем не менее Виктор стушевался.
– Чтой-то это у тебя, Витя?
– Тетя Даша, это я так, для себя, – взволнованно заговорил Виктор, – ну, что-то вроде скрипки хочу сделать. Я сейчас мусор уберу.
– Да бог с ним, с мусором! Делай-делай. Это лучше, чем курить и болтаться по поселку, как наши оболтусы. У меня сегодня ввечеру гости соберутся. Фролу, ты знаешь его, шестьдесят стукнуло. Не хочешь с нами посидеть?
– Не, я пойду к другу, задачу по математике задали трудную, вот мы и разберем ее, – сочинил байку Виктор.
Виктор вернулся, когда гости уже ушли. Тетя Даша убирала посуду.
– Знаешь, Витя, скрипку твою Фрол сломал, старый мерин. Вылез из-за стола, хотел на гармонии сыграть и сел на твой стул. А на нем под рубахой лежала твоя скрипочка… Он и раздавил ее. Глянь, небось починить нельзя будет…
Виктор поднял со стула свое драгоценное детище, превратившееся в большой блин. Слезы брызнули сами собой…
Весна сорок пятого несла не только избавление от опостылевших холода и снега, но и радость от побед Красной армии, уже освобождающей страны Европы. Вести с фронтов стали значительно быстрее достигать сибирской глубинки. И вместе с тем все тяжелее становилось сотрудникам детдома переносить затянувшуюся ссылку в Сибирь.
Неопределенность рождала десятки домыслов, один мрачнее другого. Все чаще стали говорить о неправедной «руке» сибирских властей, пытающихся удержать здесь уже сформировавшийся детский дом. Словно в подтверждение этому в марте приезжало районное начальство с планом строительства новой большой школы для возвращающихся фронтовиков, не успевших получить среднее образование. Осмотрев детский дом, чиновники пообещали установить электронасос в колодец для подачи воды в кухню и рукомойники. Раньше это бы обрадовало, но не сейчас. Накал страстей возрастал. От советов, что делать и как, Нелли Ивановна не знала, куда деваться. Все недобрым словом поминали Пожарова с его обещанием ускорить возвращение детдома. «Наскипидаренная», Нелли Ивановна поехала в район.
Едва переступив порог дома, где жил Стогов, она задала мучивший ее вопрос:
– Виктор, я знаю, что ты переписываешься с Эльзой. Она что-нибудь пишет о действиях отца?
Стогов, еще не пришедший в себя от внезапного появления директора, молча достал два своих возвращенных письма со штампами: «Адресат выбыл».
– Всё! – гневно заявила она. – Надо самим взяться за ниточку и раскручивать клубок. Пойдем к Овчинниковой домой!
Галина Андреевна очень удивилась внезапному визиту, принимая гостей в домашнем халате. Она вопросительно смотрела то на директора, то на Виктора. С недоумением смотрела на гостей и Нина.
– Я очень извиняюсь, – начала Нелли Ивановна, – но если я не проясню обстановку, у меня на корабле начнется бунт. Все сотрудницы ни о чем больше думать и говорить не хотят, кроме как о возвращении домой, в Ленинград. Есть предположения, что возвращению противодействуют район и область – словом, местные власти. Мне кажется, сложившиеся между нами добрые отношения позволяют надеяться на откровенность с вашей стороны…
– Безусловно, – перебила Овчинникова. – Прошу вас, раздевайтесь и проходите… За чаем все обсудим. Вопрос-то не простой. Насколько я поняла, он связан с доверием к вам со стороны персонала. Так?
