– Это не антилопа, а газик, газогенераторный значит, – с достоинством поправил Веронику Петровну водитель, видимо не читавший известное произведение Ильфа и Петрова «Золотой теленок».
Нелли Ивановна взяла пакет из рук Вероники Петровны без всякого энтузиазма, уверенная в том, что в нем очередной запрос асиновского роно о расширении школы за счет детей – первоклашек детского дома. Получая такие запросы, она подсознательно чувствовала обреченность прирастания к сибирской земле. Иногда становилось просто страшно от такой перспективы и появлялось желание все бросить и бежать. Бежать в город, где лично ее никто не ждал. Бежать без вызова из Ленинграда, без вещей, без денег, полагаясь на всегдашнее участие простого народа к бездомному путнику. Уносясь далеко в своих фантазиях, она не скоро возвращалась в реальный мир, стыдясь своих мыслей, в которых не было места никому из тех, кто разделял с ней мучительные трудности эвакуации.
Посмотрев на изрядно помятый пакет, Нелли Ивановна небрежно бросила его на стол.
– Вероника Петровна, – обратилась она к вошедшей воспитательнице, – подскажите, как выбраться из этого омута? Начав здесь учебный год, мы включаемся в систему обучения, разрушать которую никому не захочется. И там, наверху, решат оставить нас в лучшем случае еще на год. Самое горестное, что в этом есть резон. Задержись мы здесь еще на месяц-полтора, начало учебного года будет сорвано. Ведь мы только в дороге пробудем месяц, не меньше. Сентябрь на носу, детям надо садиться за парты, а тут еще распределение по школам… Словом, первая четверть летит коту под хвост!
– Я о другом думаю. Как они будут привыкать к городу? Дети, несмотря на наши усилия, психологически уже на восемьдесят процентов сибирячки́. У них и разговор сибирский. Они мне часто говорят: «Вероника Петровна, у меня исподки
[32] порвались и пимы мокрые». Знаете, мне часто кажется, что война еще не кончилась, потому что Победу мы связывали с немедленным возвращением в Ленинград. Но и терпение уже на пределе. Не знаю, говорила вам Изабелла, что ее муж, вернувшийся с войны, обещает прислать ей персональный вызов, если детдом не возвратится через месяц. Для нас будет катастрофа без детского врача, тем более такого, как Изабелла. Я была ошарашена таким, с моей точки зрения, возможным вероломством и в сердцах (зря, конечно) вспомнила про крыс, первыми бегущих с тонущего корабля. После этого она та-ак поносила меня на сибирском диалекте! Я даже не предполагала в ней таких способностей… Насилу успокоила.
Пока Вероника Петровна рассказывала об этом инциденте, Нелли Ивановна вспомнила про морской закон, согласно которому капитан покидает тонущий корабль последним. Поэтому для себя она решила мысли о бегстве выбросить из головы.
– Так вы посмотрите, что нам предлагает районное начальство на этот раз! – кивнула на конверт Вероника Петровна.
– Ну его! Портить аппетит перед обедом не хочу.
– Как хотите. Испортите аппетит перед ужином, а стало быть, и сон.
Нелли Ивановна нехотя надорвала край конверта, вытащила листок, совсем непохожий на бланк, на котором печатались руководящие распоряжения, и начала читать. Через пару секунд она подняла голову и отсутствующим взглядом уставилась на Веронику Петровну. Потом снова взглянула на текст и трясущимися руками молча протянула листок старой воспитательнице.
– Прочтите вслух, я что-то не понимаю, – тихо произнесла она.
– «Поздравляю! Пришел на вас вызов. Вам надо приехать самой, чтобы согласовать сроки. Рада за вас!
Радость от предстоящего возвращения омрачилась распоряжением оставить здесь детей-ленинградцев, не востребованных родными и близкими. Список этих ребят был приложен к документу.
– Нелли Ивановна, как же так? – возразила Александра Гавриловна, читая этот список. – Откуда им там, в Ленсовете, известно, что у Коли Октябрьского, Авроры Невской нет родных и близких? Я не представляю себе, как их оставить, как им объяснить это? Ведь они уже взрослые, всё понимают. Я этого делать не буду! У меня сердце разорвется. Может, все-таки увезем их? Всего-то одиннадцать душ!
– Аля, там все проверили. Ведь у них есть список всех детей, отправленных в Сибирь, поэтому, я думаю, так долго и не присылали вызов. Ну хорошо, представь себе такую сцену: мы привезем их в Ленинград. Нас встречают оповещенные родственники, представители Ленсовета, разбирают детей, уезжают. Остается одиннадцать человек, сиротливо стоящих на вокзале, хлопающих глазенками, полными слёз… Что ты на это скажешь? Куда повезешь? Кому сдашь? Ты ведь к себе их не заберешь? Небось сама не знаешь, целы ли твои квартира, дом? Вот такую сцену уже я не выдержу! А как объяснить представителям власти нашу самодеятельность? Думаю, что только необходимость заставила их принять такое жесткое решение, ведь детских домов было эвакуировано не один десяток. И в каждом из них есть свои Коли Октябрьские, Авроры Невские.
Собирая большой педсовет в знаменитой беседке, Нелли Ивановна решила не навязывать свое мнение. «Пусть выговорятся все. Потом можно будет выбрать из словесной шелухи рациональное зерно».
Начали еще до захода солнца, а когда стало темно, принесли две керосиновые лампы.
– Дорогие мои, из всех наших забот самая главная – подготовить детей, остающихся здесь. Надо сейчас, заранее, аккуратно убедить их, что здесь остаются самые надежные помощники воспитательниц для подготовки местных детей к школе, что задача эта сложная и не каждому ребенку может быть доверена, – подвела итог директор. – Чем серьезнее будет выглядеть аргумент, тем сильнее дети будут осознавать свою ответственность перед взрослыми. Пять-шесть лет – это возраст, когда ребенок испытывает большую потребность быть помощником взрослого, заслужить похвалу за хорошо выполненную работу. Вот эту психологическую особенность и надо использовать сейчас.
– Аленька, я понимаю твое скептическое отношение к моим словам, но можешь сама убедиться, спросив у любого ребенка, чего он больше хочет: поехать в Ленинград или пойти завтра на луг гоняться с сачком за бабочками? – продолжала Нелли Ивановна. – Ленинград для них абстракция, город, который в памяти ассоциируется прежде всего с бомбежками, обстрелами, голодом. Если не упоминать о родителях, то мало кто захочет туда поехать. Вся детская живость и любознательность проявятся в тот самый момент, когда одни останутся здесь, а другие сядут в повозки и куда-то поедут. И здесь наверняка будут заданы вопросы типа: «Александра Гавриловна, а почему Маша едет, а я нет?» Словом, сейчас нам надо постараться и проявить весь свой педагогический такт. Топорная работа ни с одним ребенком недопустима.
Весть о том, что ленинградский детдом уезжает, стала главным событием в жизни всей деревни.
Узнав об этом, примчался Никитич, который давно находился на дальних полях и не допускал мысли, что могут уехать ставшие такими родными Ивановна, Алексеевна, Витька, Валерка, Гешка, даже идейный «противник» – докторша, «мудрёное» имя которой он так и не запомнил.
