Девять подвод, выделенных районом, на ночь расположились табором на территории детдома. Нелли Ивановна не стала препятствовать тому, что запылали два костра между телегами и всю ночь раздавались громкие голоса возниц, смех, звуки гармошки. Еще шесть колхозных подвод пришли утром под руководством Никитича.
Нелли Ивановна не предполагала, что прощание будет таким трогательным. Несмотря на ранний час, собралась почти вся деревня. Не поместившиеся на дворе люди толпой стояли за изгородью.
На Никитича без жалости нельзя было смотреть. Он, не стесняясь слёз, ходил от одной женщины к другой, кого-то целовал, кого-то обнимал, кому-то жал руку и всем кланялся в пояс. Когда прощался с директором, зарыдал в голос, как местные женщины.
Валерка, пользуясь всеобщей суматохой, сбежал с Дарьей Грошевой в беседку, держа ее за обе руки.
Прок с каменным лицом, словно не видя никого, стоял прислонившись спиной к крыльцу. Увидев Стогова, жестом подозвал к себе. Взяв Виктора за плечи, он с эстонской невозмутимостью произнес:
– Для тех, кто пока мало знает, но стремится знать все, всегда и везде есть много интересного. А ты такой! Не растеряй свою любознательность!
Удивленный необычно длинной речью молчуна Прока, Виктор, от волнения не понявший половины, несколько раз повторил: «Спасибо!»
Но апофеозом прощания для Нелли Ивановны стало действо, втайне подготовленное воспитательницами. Занятая размещением детей по телегам, назначением и инструктированием старших на каждой подводе, множеством других дорожных забот, она не обратила внимания, что возле крыльца выстроилась шеренга остающихся малышей с воспитательницами.
– Нелли Ивановна! – обратилась одна из них. – Посмотрите, вас ждут!
Когда директор повернулась к детям, они не очень дружно, но громко прокричали:
– Счастливого пути! Счастливого пути! Счастливого пути! Ура-а-а!
Она без тревоги и волнения не могла думать о расставании с остающимися ленинградскими и местными детишками и уж совсем не ожидала такого мажорного прощания.
По лицу Нелли Ивановны пробежала легкая судорога и, не сдерживая слёз, но широко улыбаясь, она кинулась к детям и, крепко обнимая, стала целовать всех подряд.
– Нелли Ивановна, не плачьте! – подбодрил ее Коля Октябрьский. – Мы скоро встретимся!
От последних слов ребенка слезы еще сильнее потекли из глаз директора. «Перестарались вы, мои дорогие воспитательницы, с обещанием скорой встречи…» – успела подумать директор, но тут же неосознанно сама включилась в игру:
– Да, да, Коленька, я приложу все силы, чтобы эта встреча состоялась как можно быстрее!
Вслед за ней со слезами кинулись целовать детей и отъезжающие сотрудницы.
Возглавляемая Никитичем колонна подвод выехала на единственную улицу деревни, по которой дети и взрослые приехали сюда три года назад.
Многие из деревенских провожали подводы далеко за околицу, продолжая распихивать гостинцы, главным образом драники.
Виктор глянул на подводу Спичкина и увидел, что рядом с телегой, держась за Валеркину руку, идет Даша.
Когда Даша остановилась, махая рукой Спичкину, Стогов, поравнявшись с ней, приложил большой палец правой руки к своему носу и, улыбаясь, пошевелил четырьмя другими пальцами.
Дарья беззлобно, но громко произнесла:
– Дурак!
Едва подводы остановились возле райисполкома, Нелли Ивановна с болью в сердце отметила, что картины их эвакуации повторяются с точностью до наоборот, словно в фильме с отматывающейся назад кинолентой. Тогда они выгрузились из вагонов в тупике и на подводах подъехали к райисполкому, с трепетом ожидая места пристанища. Сейчас, загруженные, они с таким же трепетом ждут отъезда от райисполкома к теплушкам, стоящим в том же самом тупике.
«Даже не верится, что прошло три томительных года, начавшихся с веры и надежды на скорое возвращение домой», – мысленно произнесла Нелли Ивановна.
Заботами Галины Андреевны Овчинниковой вагоны были вымыты, на нарах лежали ватные матрасы, подушки, накрытые солдатскими фланелевыми одеялами. По словам Галины Андреевны, упоминание в военном городке о детях блокадного Ленинграда служило паролем для безвозмездной передачи не только постельного белья, но и комплекта алюминиевой посуды, начиная с чайных ложек и кончая кастрюлями и большими бачками-термосами.
Устраивались неспешно, неоднократно меняясь местами с учетом соседей по «купе», готовясь к длительному путешествию. Мать Виктора хотела ехать вместе с сыном, но по соображениям стеснительности она, как и воспитательница Александра Гавриловна, должна была ехать в «женском» вагоне.
Вскоре подали «Овечку», и Виктор тотчас узнал и паровоз, и машиниста дядю Фрола. Они обрадовались встрече, словно родные. Виктор влез в будку и с трепетом потрогал рычаги, зная, что двигать их нельзя, пока идет погрузка.
– Это, брат Витюха, признак благополучной поездки, если тебя привез сюда и увозит отсюда один и тот же паровоз и машинист.
– Дядя Фрол, а можно я поеду с вами? Это же недолго, всего-то восемьдесят километров.
– Да я что, я не против. Только твое начальство должно дать согласие. Ступай договорись!
Виктор опрометью кинулся к первому вагону, возле которого стояли директор и Галина Андреевна.
– Нелли Ивановна, разрешите мне поехать на паровозе. – Виктор торопился изложить свою просьбу, видя, как директор недовольно морщится и пытается задать вопрос. – Я на нем уже ездил, когда учился здесь, сам давал пар, гудок, как учил машинист дядя Фрол. Он хочет (Виктор посчитал, что словосочетание «он хочет» звучит убедительнее, чем «он не против»), чтобы я ехал с ним! Ну как?
– А вот так! Спроси его: может, он вместо тебя поедет в вагоне, а ты поведешь состав? Тогда на тебе будет вся ответственность за то, что мы вместо Томска приедем в Хабаровск, или за то, что поезд сойдет с рельсов и мы поедем по шоссе! Нет, дорогой мой кочегар, я тебя увезла из Ленинграда, я тебя и привезу туда. От твоих авантюр у меня пол головы седых волос. Мне можно надеяться, что ты, как все, поедешь в вагоне, или пойти к твоему дяде Фролу и сказать, что я не разрешаю?
– Не надо, – огорчился Стогов, – я поеду, как все, среди мелюзги и горшков.
Он медленно повернулся и пошел к своему вагону.
– Значит, вам досталось от него еще в Ленинграде? – спросила Галина Андреевна.
– Да нет, это так, гипербола. Парень он надежный, толковый, был моим помощником по всем хозяйственным делам. К тому, что я вам о нем рассказывала, можно еще много чего добавить. Но, знаете, все его выходки носили благородный характер – тот же побег на фронт. Ведь он и его друг хотели найти отца своей одноклассницы Эльзы Пожаровой и, представьте себе, нашли его адрес.
Они сели, постелив газету на штабеле шпал, и спокойно беседовали, словно за спиной у них не было массы проблем и забот, от которых ночью часто невозможно было заснуть.
