Рождественский стол с фотографией дочери и цветами.
Я не обращал внимания на эти мелкие несуразности. Роман лежал передо мной, выпущенный типографским способом. И читатели (все присутствовавшие в Овальном зале были потенциальными читателями!) могут взять его в руки. И некоторые брали, и прямо в зале принимались листать.
Все же это книга! Книга в твердом переплете! И роман столько лет ждал своего издания!
Видимо, слишком долго ждал. Критика прошла мимо. Читали друзья и знакомые, им нравился роман. Я даже начал подсчитывать отклики. Их случилось около тридцати. Все, правда, упоенные, но это все же не то, чего ожидает любой писатель. Хотя именно неуспех романа дал окончательную закалку моему, так сказать, стоицизму, если можно сюда отнести этот термин. Во всяком случае, умению жить и писать вне успеха.
Первый читатель романа на юбилее и презентации (Маргарита Самохина)
Хотя был еще момент, когда нечто вроде тщеславного ожидания проснулось. Мне вдруг позвонил мой старый приятель, инженер и тоже литератор, сказав, что он даже не поехал с друзьями на лыжах, настолько увлек его мой роман. «Я им говорю: “Пока не дочитаю Кантора, никуда не поеду”. Вот и дочитал. Очень сильно. А ты Лялю Костюкович знаешь? Она в Италии живет», – быстро проговорил приятель. «Нет. А что?» Приятель удивился: «А еще писатель! У Ляли переводческое агентство, она живет в Италии. Сошлись на меня и пошли ей. У тебя электронная версия есть?» Поскольку книгу делали мои друзья, художник – Петр Ефремов, верстал Юра Балабанов, то электронная версия у меня была, что я и сказал. Он снова спросил: «Тяжелая? Мейлом послать сможешь?» Я посмотрел: «Чуть больше одного мегабайта». Он уверенно сказал: «Пройдет, посылай». И я послал. Через неделю или полторы (13 июня 2005 г.) получил ответ.
«Глубокоуважаемый Владимир Карлович
Ваш роман – сильное и запоминающееся удовольствие. Чувство, что это подлинная литература, охватывает сразу – а кроме того, запоминается то, из чего это построено, клочки московской жизни шестидесятых и семидесятых, отрывки фраз, слова. Внутренний дискурс основных “главных героев ”, рефлексия, продолжающаяся даже за пределами человеческого существования, создает читателю уверенный фон для сопереживания. Романов, ставящих перед собой столь масштабные задачи, очень мало и ценность этой вещи неоспорима.
Думаем, что Вы понимаете, как непроста задача – продажа прав этого романа на Западе и в особенности в США. Первая, и, пожалуй, основная сложность в том, что предперестроечный период советской истории составляет для западного читателя плюсквамперфектное прошлое. Читатель не умеет понять и того, что произошло в России вчера, что уж говорить о том, что происходило сорок лет назад.
Добавьте к тому крайне малую симпатию западного и в особенности англофонного читателя к масштабным романам. Все чаще предпочтение (переданное через цифры массовых продаж) отдается коротким книгам, которые можно воспринять за короткий промежуток времени (т. е. прочитываемые средним читателем за 2–3 дня).
Нам представляется, что Ваш роман (и мы готовы предпринять все для этого усилия) должен быть предложен в первую очередь на европейские рынки. Надо начинать работать с Германии и Франции. Если Вы согласны, чтобы мы представляли Вас в этих странах, мы с удовольствием начнем работу именно в этом направлении.
С глубоким уважением,
Елена Костюкович и Андрей Бурцев».
Да, это была очередная порция иллюзий. Ляля делала, что могла, и, кажется, даже сверх того. Она поставила на свой сайт все мои данные, все книги, все упоминания в прессе, посылала книгу в разные места, но – все было впустую. Западного издателя на роман так и не нашлось. Можно продолжать, но последнее время я все думаю, что необходимо издать все же полный вариант.
А пока такова история, но не судьба романа без судьбы. Я поставил подзаголовок: «Нечто почти личное». Почти – поскольку думаю, что не я один переживал подобные надежды и разочарования. Но жить надо без иллюзий. Как закончил Пушкин свой Домик в Коломне: «Больше ничего / Не выжмешь из рассказа моего».
30. Как взрослеет мальчик
(Интервью с Еленой Погорелой)
НГ-EXLIBRIS
04.04.2013 00:01:00
Кантор Владимир Карлович (р. 1945) – русский писатель, литературовед, доктор философских наук, ординарный профессор философского факультета Высшей школы экономики в Москве (НИУ-ВШЭ). Родился в Москве. Окончил филфак МГУ имени Ломоносова (1969), аспирантуру Института истории искусств (1973). С 1974 г. работает в журнале «Вопросы философии». С 2003 г. – профессор философского факультета Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ-ВШЭ). Литературная стипендия фонда Генриха Бёлля (1992). Дважды лауреат премии «Золотая Вышка» (2009 и 2013) НИУ-ВШЭ за достижения в науке. Среди монографий – «“…Есть европейская держава”. Россия: трудный путь к цивилизации: Историософские очерки» (1997), «Феномен русского европейца: Культурфилософские очерки» (1999), «Между произволом и свободой. К вопросу о русской ментальности» (2007), «“Судить Божью твар”. Пророческий пафос Достоевского: Очерки» (2010), «Крушение кумиров, или Одоление соблазнов (становление философского пространства в России)» (2011). В числе прозы: «Два дома: Повести» (1985), «Крокодил» (1990), «Два дома и окрестности: Повесть и рассказы» (2000), «Записки из полумертвого дома: Повести, рассказы, радиопьеса» (2003), «Смерть пенсионера: Повесть. Роман. Рассказ» (2010), «Наливное яблоко. Повествования» (2012).
Работы Владимира Кантора не могли быть напечатаны во время советского режима. Не потому что были антисоветскими, а потому что стояли по другую сторону советской реальности. Но был и еще один момент – сам Кантор, осознавая свою «инакость», не стремился к громкой славе. Более важным было внутреннее постижение опытов литературы, науки и философии. В 2005 г. французский журнал «Le Nouvel Observateur» включил Владимира Кантора в список 25 крупнейших мыслителей современности. Об истоках философской прозы и детских сюжетах с Владимиром КАНТОРОМ беседовала Елена ПОГОРЕЛАЯ.
Владимир Карлович, Вы – известный писатель, литературовед, культуролог, философ, преподаватель; более 40 лет Вы пишете прозу и одновременно успеваете публиковать, рецензировать, комментировать философские и публицистические сочинения. Скажите, что для Вас первично и наиболее важно? Художественная (автобиографическая?) или научная проза стала для Вас литературным началом?
