Он достал из кармана пиджака паркеровскую ручку и начал покусывать ее колпачок. Стало понятно, что подпишет, но ищет формулировку. Наконец, фраза родилась: «Не возражаю. При условии, что статья поддержана всеми членами редколлегии». И расписался.
На следующий день все три подписи были показаны Главному, и он приказал мне готовить статью. Статья была опубликована в журнале «Вопросы философии» в 1984 г. № 11. С 145–153, с предисловием Инны Тертерян «У истоков эстетики Ортеги» (с. 139–144).
16. Магия слова в эпоху застоя
Текст странным образом связан с тридцатилетием со дня смерти Брежнева (10 ноября 1982 г.), вспомнил эпизод из истории «Вопросов философии». Некоторое (не очень большое) время до смерти Генерального секретаря я опубликовал в журнале полный текст Мих. Щербатова «О повреждении нравов в России» с предисловием Натана Эйдельмана. История публикации – это почти авантюрный роман. Было понятно, что текст с таким названием журнал не примет, во главе все же специалист по теории научного коммунизма – Вадим Сергеевич Семёнов. Тогда мы договорились с Эйдельманом, что он придет, прочтет доклад на тему русской истории и архивных находок. Надо сказать, что Натан Яковлевич был человек чрезвычайно обаятельный и потрясающий рассказчик. Редакция и часть редколлегии не ожидали, что человек может так умно и одновременно увлекательно рассказывать о русской истории, архивных находках и т. п. После доклада-лекции Эйдельман сообщил, что обнаружил полную версию знаменитого текста Щербатова и готов передать его в журнал для публикации.
Поскольку привел Эйдельмана в журнал я, мне и было поручено вести публикацию. Надо было дать правильную психологическую установку главному редактору. И я сказал, что поскольку это такой фантастический материал, мы должны поставить его в ближайший, т. е. девятый номер. «Зачем торопиться? – сказал Главный. – Я еще подумаю. В любом случае не раньше десятого номера». «Кранты твоему Щербатову, – сказали сослуживцы. – Он никогда это не напечатает». Но установка уже была сформулирована и цель обозначена иная. «Нет, девятый», – сказал я. Главный вспылил: «А я говорю десятый! И прошу мне не перечить!» Я нудно твердил о девятом, стараясь не переборщить. Конечно, главный настоял на своем. В чем я и не сомневался. Моя задача была простая: чтобы текст был опубликован. И журнал опубликовал Щербатова в десятом номере.
Когда номер уже вышел, меня вдруг вызвал тогдашний ответственный секретарь журнала Л. И. Греков и сказал: «Вы как-то сумели обмануть редколлегию и напечатали этот опус. Имярек прочитал и сказал, что положит номер на стол Генеральному». Не подумав, я ляпнул: «Да не волнуйтесь. Еще неизвестно, что раньше на стол ляжет: номер или Генеральный». «Что?!» Далее всем понятная немая сцена. Генеральный это соревнование выиграл.
Но история эта разветвленная. Вторая ветвь такова.
Здесь речь пойдет о советской демагогии, переходящей в советскую мистику. После публикации текста Щербатова меня вызвал еще и главный редактор (прототип главного редактора из моего романа «Крокодил») и сказал: «Вот вы печатаете незнамо что, а меня на ковер вызвали и выговаривали, что в тексте Щербатова очевидные аллюзии на современную действительность». К демагогии мы были тогда приучены: это была палка как для нападения на нас, так и наша защита. И я ответил: «Кому это могло прийти в голову сравнивать действительность самодержавной России XVIII в. с действительностью страны развитого социализма?» Главный задумался: «Вы мне хорошую мысль подсказали».
Чтобы понять до конца, что произошло дальше, прошу у читателей несколько минут внимания, чтобы историю поставить в контекст некоего историко-философского размышления. В 1909 г. П. А. Флоренский сделал доклад «Общечеловеческие корни идеализма». Доклад был в том же году опубликован. Флоренский доказывал, что внутри любой религиозной доктрины, пока она влиятельна и действует на широкую публику, лежит магическая основа, когда слово наполняется невероятной духовной энергией. Он писал: «Слово кудесника само по себе есть новое творение, мощное, дробящее скалы, ввергающее смоковницу в море и двигающее горой, низводящее луну на землю, останавливающее облака, меняющее все человеческие отношения, все могущее. <…> Слово кудесника сильнее воды, тяжелее золота, выше горы, крепче железа и горючего камня алатыря. <…> Вещее заклятие это судьба мира, рок мира. Да и что такое рок, как не приговор, как не изречение, как не слово, как не заклятие? <…> Слово кудесника вещно. Оно – сама вещь. Оно, поэтому, всегда есть имя. Магия действия есть магия слов; магия слов – магия имен»
[7]. Именно в контексте этого рассуждения стоит прочесть текст Степуна из его «Мыслей о России» (1927 г.): «Конечно, никакой пролетариат в России не властвует, но все же большевики властвуют его именем! А разве имя отделимо от нарекаемой им реальности? Разве оно не составляет одной из наиболее существенных частей ее?»
[8]. Вслушаемся: имя как существенная часть реальности, не отделимая от нее. Флоренский рассуждал вроде бы о корнях идеализма Платона, но, разумеется, замах был шире и позволял применить эту методологию и к историческим явлениям и событиям. Именно это и проделал Степун, показав, что весь большевизм – это магия слов. Флоренский по сути взывает к дохристианской магической структуре сознания
[9], он же говорит, что для русского народа христианство плотно соседствует с магизмом, более того, воспринимается как род магизма. Именно опора на этот магизм и была у большевиков. Уже самоназвание «большевики», получившееся случайно, было замечательно использовано в борьбе с оппонентами: большевики – это те, которых больше, у которых ума и власти больше. Это отметил как-то Андрей Синявский. Он также помянул о «советах», которые воспринимались как нечто привычно-общинное, помогательное, и в этом смысле тоже эксплуатировались большевиками, хотя были органом диктатуры. Ленин опирался на лозунги, меняя их соответственно политическому моменту. А лозунги есть не что иное как заклинание: «Да будет!» Да и все высказывания Ленина – заклинательны. Вот знаменитая формула: «Учение Маркса всесильно, потому что верно». Логически высказывание бессодержательно, даже тавтологично. Но заклинательно – полно мощи. Для простолюдина такое высказывание вполне убедительно. Вроде есть внутри фразы объяснение посылки («потому что»), хотя это объяснение ничего не объясняет. Не объясняет, но совершает магическое действо: «Да будет!» Это магическое восприятие слова сохранялось на всем протяжении коммунистической власти. Хотя можно и повернуть его: «Учение Маркса верно, потому что всесильно!»
