Поднимались тосты. На халяву в советское время тоже любили выпить. А может, даже больше, чем ныне. Ведь это была не взятка, за это в милицию не поведут, хотя, разумеется, взятки в СССР были, не в масштабах министра Сердюкова, но брали все, которые связаны были с материальными благами. Особенно свирепствовали чиновники, от которых зависело жилье. Правда, об этом как-нибудь в другой раз. По сравнению с этими взятками банкет в ресторане был невинным событием, просто советские философы покупались на фу-фу.
Герман пригласил оркестр, заиграли танго. В те годы принятый алкоголь сразу пробуждал во мне донжуанские инстинкты. Как шутили тогда: «Не бывает плохих женщин, бывает мало водки». Но женщина за столом была одна, «жена», т. е. жена Фагота. Поэтому, поднявшись и слегка пошатываясь, я попросил разрешения у Рамишвили потанцевать с его женой. «Володечка, тебе все разрешается, – воскликнул длинноносый разбойник с прохиндейским выражением на лице. – На этот вечер я тебе ее уступаю, даже дарю!» Женщина покраснела, но встала из-за стола и пошла мне навстречу. Послушная как кукла-автомат из гофмановских фантасмагорий, вроде куклы «Песочного человека». Невольно я вспомнил слова Мудрагея: «Посмотри, нет ли у него копыт?»
Копыт, конечно, у него не было. Обычные башмаки. Копыта в такие не засунешь. Музыка стихла. Я улыбнулся и полуобнял ее за талию, ожидая следующего танца, и в тишине шепнул, слегка прижав ее: «А как жену-то у Рамишвили зовут? Не могу же я вас женой называть!» Она хмыкнула: «Женой? Смешно. Таня меня зовут». Заиграла музыка. Танцевать я всегда был не мастер, но танго казалось мне даже для меня доступным танцем: обнять, прижать и топтаться на пятачке, поворачивая время от времени партнершу вокруг себя, прижимая тесно, так что ее груди прижимались к моему телу, что меня весьма сильно возбуждало. Она, не стесняясь, тоже прижималась, чувствуя, что возбуждает партнера, и сама возбуждаясь от этого. В какой-то момент я не выдержал и, целуя ее за ушко, прошептал: «Танечка, послушай! А что если я тебя уведу отсюда? Что муж скажет?» Она вдруг коротко рассмеялась: «А ты что, не понял? Не муж он мне. За двадцать пять рублей меня на сегодня нанял. Мы с тобой свободны!»
«Хорошо», – сказал я. Вернулся к столу. Взял свой портфель, и мы ушли. Как уж объяснил наш уход Рамишвили, я не знаю и знать не хотел. Примерно недели через две он заявился в редакцию, вызвал меня на черную лестницу и предложил написать за него кандидатскую диссертацию – за три тысячи рублей. Такое некоторые из моих коллег делали, но я был сыт. Я посмотрел на него и сказал: «Не жирно было б, не стошнило б». Он сказал: «Хм, а тебе Танька понравилась? Хочешь, я ее за тобой закреплю?» И я ответил, как тогда говорили, – уклончиво: «А не пошел бы ты на х…»
И он отстал. Все же чувство неловкости у него было. Все же фагот. Интеллигент в какой-то мере. Одного не понимаю, зачем ему это было нужно. И статья, и Философское общество, в которое он вступил. Так и остался музыкантом. Ни философской, ни партийной карьеры не сделал.
19. Тамиздат и Старая площадь
(О феномене случайного)
Какую роль играет в человеческой жизни случайность? Многие на случайность жалуются. Мол, если бы все шло по плану, то все сложилось бы хорошо, а случайность все испортила. Случайно начальник услышал брань в свой адрес и отношения испортились, а потом и работу потерял. Случайно вазу в богатом доме разбил, потом туда приглашать перестали. Раз разбил, значит – не твой уровень, не твоя страта, случайности не было, была закономерность. Да и начальника, видно, вы очень не любили, раз вслух высказались. А может, просто глупость, стоило сдержать раздражение? К добру раздражение никогда не приводит.
Но я о настоящей случайности, как законе человеческой жизни, противостоящей предопределенности. На каком основании возникло в море Азии вдруг маленькое европейское пространство, именуемое ныне античной Грецией? Причин называют много, но как они вдруг сошлись воедино, чтобы случилась подобная мутация? А Петр Великий? Московская Русь должна была развалиться, цари были беспомощны перед народом, перед воющими толпами, бунташный век, как называют это время историки. Пушкин в своих заметках о Петре писал, что человек «видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая – мощного, мгновенного орудия провидения». Именно Петр стал тем случаем, тем орудием провидения, тем перводвигателем, «кем наша двигнулась земля», кто удержал Россию «над самой бездной». Когда никто уже не ожидал спасения, когда страна вырождалась в бунтах и мелких интригах бояр, явился Преобразователь («наконец, явился Петр»), которого никто, никакой ум предвидеть не мог, ибо было это – явление, т. е. случай, для России случай спасительный. Отрицать дело Петра – отрицать христианский шанс России, вновь, после татарского погрома, стать христианской, т. е. европейской страной.
Напротив, убийство Столыпина не было случайностью. Все хотели, чтобы Столыпина не стало – большевики и эсеры, охранка и кадеты, Распутин и русская бюрократия, Ленин и Лев Толстой
[13]. Случайно как раз то, что он так долго продержался и показал возможность европейского развития станы. Зло всегда детерминировано.
Сошлюсь на свой личный опыт, опыт случайностей, выводивших меня из смертельных (без преувеличения) опасностей. Хотя бы такой момент, что я оказался единственным выжившим ребенком в поголовно вымершем московском роддоме в 1945 г.
Были и другие истории-случаи. Думаю, каждый человек насчитает их в своей жизни немало. Лет пять назад поехали мы с женой на экскурсию из Кисловодска в Чегем. И автобус был старый, даже без кондиционера на той сумасшедшей жаре, за каждый заезд к новой достопримечательности с нас собирали деньги. Ущелье и водопады были красоты неимоверной, но их не люди придумали. На обратном пути, когда мы уже выехали из ущелья, дорога все еще шла вверх, вдруг автобус развернуло боком. Сверху неслись две легковые машины, они сумели притормозить, снизу шел такой же тяжелый автобус. И хорошо, что ехал снизу, тоже притормозил. И вдруг наш автобус понесло в боковой ров у дороги, сквозь стекло водителя я увидел крест, чья-то могила. Все шло к концу. И вдруг автобус остановился. Шофер заорал, что он не понимает, почему машина встала, но чтобы все как можно быстрее выбирались сквозь наполовину открывшуюся переднюю дверь. Удивительно, что пассажиры пропустили вперед и помогали выйти детям, старикам. Мужчины вышли последние. Водитель, конечно, уже был на воле. Тут автобус вдруг дернулся, рванул ко рву, правое заднее колесо сорвало и с искрами оно полетело в сторону, а автобус въехал в ров и перевернулся. Ведь это была абсолютная случайность, что мы уже выехали из ущелья, а потому не рухнули в пропасть. Вскоре появились гаишники, водитель сунул какую-то бумажку, полный и улыбчивый гаишник бумажку прочитал и сказал с кавказским акцентом: «Техосмотр проходить надо, а не справку покупать».
Но весь рассказ я веду о самой невероятной и по сути смешной случайности (теперь – смешной, тогда – страшноватой), которая случилась со мной на Старой площади, когда с портфелем, набитым тамиздатом, я шел к одному из чиновников аппарата ЦК КПСС.
