Поразительно, что наследники тиранов, визири, баскаки, партийные боссы тоже относилась к своим делам и словам как к вечным, которые надо лелеять и хранить. Они были продолжатели и как бы хранители вечной жизни лидера. Строились мавзолеи, книги печатались на пергаменте, собрания сочинений выходили миллионными тиражами… Все остальные воспринимались как обслуга этих продолжателей. В журнале «Вопросы философии» время от времени эти баскаки печатались, это воспринималось общественностью как предпоследнее слово марксистско-ленинской мысли. Предпоследнее, поскольку последнее слово на каждый важный текущий момент формулировал съезд согласных глухих (КПСС) или изрекал Генеральный секретарь.
Каждый редактор за время своей работы хоть раз должен был пройти этой гадской дорожкой и вести статью баскака. Причем совершенно непонятно, зачем был нужен редактор, поскольку в присланном и вылизанном помощниками и секретарями баскака, лично одобренном тексте нельзя было поменять даже запятую. Но шла игра в демократию или в серьезность нашей работы, назначался редактор, который принимал статью, якобы читал ее, сдавал в набор, потом вычитывал верстку (это надо было делать, набор был ручной). Так, мне досталась статья Первого секретаря компартии Казахстана Кунаева. Шел 1982 год. Перестройкой даже не пахло. Со звериной серьезностью главный редактор Семёнов говорил о большой чести, которую оказал нашему журналу сам Кунаев, о том, какая это гордость для философии, что ею занимаются деятели такого масштаба.
Думаю, что сегодняшний читатель не очень помнит имя этого вечно живого, члена Политбюро, Героя Социалистического Труда, академика, чье имя было увековечено в названиях улиц, чьи бюсты поставлены в нужных местах и т. п. Во всяком случае могу сказать, что такой белизны и толщины бумаги, такой отчетливой машинописи я до той поры не встречал. В редакцию пришло два экземпляра статьи, один главному редактору, другой достался мне. Свой экземпляр Главный сразу отправил в курировавший нас отдел ЦК, чтобы там видели, какие люди – авторы журнала!
Все же несколько строк о Кунаеве, чтобы читатель увидел и осознал облик героя этого мемуара. Особых розысков не устраивал, просто открыл Википедию.
Динмухамед (Димаш) Ахмедович Кунаев (12 января 1912, Верный, Российская империя – 22 августа 1993, Алма-Ата, Казахстан) – советский государственный и общественный деятель, Первый секретарь ЦК Компартии Казахской ССР с 1960 по 1962 и с 1964 по 1986 гг., член Политбюро ЦК КПСС (9 апреля 1971 г. – 28 января 1987 г.), Трижды Герой Социалистического Труда (1972 г., 1976 г., 1982 г.). Автор более 100 научных трудов. Академик АН Казахской ССР (1952). Член КПСС с 1939 г. Депутат Совета Союза Верховного Совета СССР 4—11 созывов (1954–1989) от Алма– Атинской области.
16 декабря 1986 г. в ходе рекордно короткого пленума ЦК КП Казахстана, длившегося всего 18 минут, обвинявшийся в широкомасштабной коррупции Динмухамед Кунаев был снят с поста Первого секретаря ЦК КП Казахстана. На его место был избран присланный по рекомендации Генерального секретаря ЦК КПСС первый секретарь Ульяновского обкома КПСС Геннадий Колбин. Смена руководителя республики привела к уличным беспорядкам, вошедшим в казахстанскую историю под названием Желтоксан.
Мы этого не знали, узнавали потом. Но ни веры, ни уважения к этим баловням партийной судьбы у нас не было. Просто не было. Через несколько лет выяснилось, что интуиция оказалась верна. Кроме Кунаева всплыли дела секретаря Президиума Верховного Совета СССР Михаила Порфирьевича Георгадзе (1912–1982), у которого после смерти нашли в сейфе на работе драгоценностей на миллионы рублей и сотни тысяч долларов. Потом был генерал-полковник, заместитель министра внутренних дел Юрий Михайлович Чурбанов, зять Брежнева, в 1987 г. за коррупцию приговоренный к двенадцати годам лишения свободы. А затем и бриллиантовый любовник Галины Брежневой цыган Борис Буряце, убитый в тюрьме. Конечно, назвать можно еще с десяток имен. Итальянская мафия пасовала перед советской номенклатурой. Возможно, чтобы понятнее было сегодняшнему читателю, это были своего рода протоварианты министра Сердюкова и других подобных персонажей. Ленин начал, как писал Бунин, с грабежа страны, с дикого лозунга «Грабь награбленное», и эта установка стала определять жизнь руководства Советской России. Недаром блатных, воров и грабителей в концлагерях по слову Сталина называли «социально близкими».
Но тогда никто из философов и помыслить не мог, что будет подвижка, что воров хотя бы на время начнут сажать, что советская власть превратится в страшилку. Советологи предвещали еще на много сотен лет советскую жизнь, самый крупный философ-диссидент Александр Зиновьев писал, что в советском строе человечество нашло идеальный вариант стагнирующего существования. А потому это общество вечно. А мы существовали внутри этого общества, стараясь жить так, будто его и не было. И это было самым разумным способом выживания. Как-то Лев Копелев, прочитав мою прозу, сказал: «Вы пишете просто о людских заботах и трагедиях, будто советской власти нет. А мы все силы клали на борьбу с ней». Пришлось ответить: «Вы это уже сделали, повторять неинтересно. И советская власть нам не интересна. Она данность, внутри которой мы живем, но которую не принимаем».
Динмухамед Ахмедович Кунаев
Но вернусь к сюжету. Поясняя дальнейшее развитие событий, должен сказать об одном обычае нашего печатного органа (а может, не только нашего). Каждый уходящий в отпуск сотрудник «ставил журналу». То есть поил друзей-сотрудников, примерно треть отпускных тратя на эту пьянку. И все пили и гуляли, словно на волю вырвались, начальство это знало, но всегда разрешало этот маленький «чертогон». Поставил и я, пили далеко за полночь, уборщицы, как обычно, пришли в девять, но мы их вежливо выпроводили, сказав, что обязуемся «не превращать помещение редакции в хлев». Друзья и коллеги смеялись и поднимали за меня стаканы: «Ну, Володька, вот и тебе оказано большое партийное доверие. Статья самого Кунаева! Хоть ты и беспартийная прослойка! Смотри не подведи партийный журнал!» И чокались, и пили – закуси было не так много. В двенадцать я ушел. Меня вызвонила жена, напомнив, что самолет в десять утра, а мы еще не собраны. Мы летели до Адлера, а потом ехали в дом отдыха издательства «Правда», которому принадлежал наш журнал. Это была своего рода плата за несопротивление режиму.
В десять утра мы взлетели, примерно в двенадцать приземлились, но прежде чем ехать в дом отдыха, прямо из Адлера я решил позвонить в редакцию. К двенадцати народ уже собирался. На мое счастье трубку снял мой друг Александр Разумов: «Как вчера закончилось?» – спросил я. «Закончилось нормально. А ты где? Дуй немедленно в редакцию. Семёнов тебя увольнять собирается».
Я оторопел даже: «За что это?» Сашка хмыкнул: «Есть за что. Ты куда дел статью Кунаева? Ее нигде найти не могут». Я облегченно вздохнул: «Ах это! Так можно написать Кунаеву, у него этих копий наверняка с десяток! Пусть другую пришлет». Сашка охнул: «Володька, ты что, белены объелся? Ты вообрази, может ли главный редактор сказать Первому секретарю компартии Казахстана и члену Политбюро, что он потерял его статью? Да он скорее прикажет тебя на дрянных воротах из самопалов расстрелять. Короче, хватит болтать, бери такси и езжай в редакцию. Статью надо найти!» Я замолчал. «Чего молчишь?! – спросил осторожно Разумов, – как следует поищешь, может и вспомнишь, куда ее засунул. Сами руки вспомнят». Тогда я произнес довольно растерянно: «Ты что, все забыл? Я же утром на юг улетел с семейством. А сейчас из Адлера звоню». Сашка хмыкнул: «Вот и хорошо. Раз еще в аэропорту, берешь билет на ближайший самолет. Твои как-нибудь доберутся до места. Я Милку (так звали мою первую жену) знаю: сильная женщина. Справится!» Надо сказать, мой друг был из другой страты, поэтому лишние деньги у него время от времени водились. Но я и вообразить не мог, откуда я возьму деньги на билет. Я сказал: «Пойми меня правильно. Мне было бы не в лом слетать туда и обратно, чтобы не лишиться работы. Но мои отпускные разошлись строго – на путевки, билеты туда и обратно, да на отпускную пьянку. Больше нет, и в аэропорту я их не заработаю». Похоже, что Разумов задумался, потом сказал: «Ладно, ты прав, нечего горячку пороть. Давай каждый из нас попробует в деталях восстановить вчерашний вечер. А ты не мог ее с собой захватить, чтобы перечитывать на досуге. Ха-ха! Шучу. Искать надо умом. И перезвони мне через час».
