Но все равно было противно. И хотя читался тамиздат и самиздат, оставалась повседневная журнальная жизнь, где требовали «переломить ситуацию на позитивные рельсы» и сообщали, что «развитой социализм имеет все черты настоящей теории». Комично, но и тоскливо. Водка была спасением, и все же плохим, ненадежным спасением: «Не помогли мне ни Верка, ни водка, – как пел Высоцкий. – С водки похмелье, а с Верки что взять!» Конечно, этим спасеньем пользовались многие интеллектуалы, достаточно вспомнить Веничку Ерофеева и его поэму «Москва – Петушки».
Тема пьянства философских людей, переплетавшегося с пьянством людей из других кругов, в знаменитых «стекляшках» и «деревяшках» вокруг Волхонки и Смоленской потом попала в литературу (см., к примеру, «Зияющие высоты» А. Зиновьева). Столкновения были там полны шуток, хохм, словесных и на уровне жестов. Помнится, такая двойная жизнь (с одной стороны, центральный философский журнал, почти идеологический, с другой – московская низовая культура, алкаши, менты, полууголовники) даже бодрила, создавала чувство раскрепощенности.
Разумеется, были и другие защитные механизмы, сохранявшие психику. Надо при этом сказать, что именно потому, что редакция в основном состояла из людей духовно свободных, журнал казался, да и был одним из весьма малого количества оазисов, где, как говорили приходившие снаружи люди, можно было дышать. Это нам было душно, это мы искали воздуха, но окружающие находили его, поскольку одна-две статьи на номер всегда поднимались над казенным уровнем (мы печатали таких, например, авторов, которые не могли публиковаться в других местах и которые сегодня широко известны не только у нас, но и за рубежом: Э. В. Ильенков, М. К. Мамардашвили и ряд других). По застойным временам это было совсем не мало. А первые (впервые за многие годы) публикации в нашем журнале Чаадаева, Щербатова, Ортеги-и-Гассета и впрямь становились заметными событиями.
Секрет выживания был секретом получения воздуха в безвоздушной атмосфере. Прежде всего, была внутренняя установка не принимать официозную бодягу всерьез. А потом – была игра в слова. Игра ведь она сродни свободе – сочинение слов и выражений, доводивших до абсурда привычные официальные клише. Причем делалось это не для создания высокой литературы, а просто для жизни. Клишированные выражения официоза, вроде «акулы пещерного антикоммунизма» или «инвалиды холодной войны», мы старались в передовых статьях вставить в такой контекст, чтобы любому читателю (внимательному, разумеется) стал понятен их запредельный абсурд. Своего рода бесконечное говорение на своеобразном варианте эзопова языка.
Как-то произошла такая история. Писали мы передовую статью. А в каждой такой статье полагалось сказать и показать, как наши идеологические противники клевещут на марксизм-ленинизм и советскую систему. И тогда пришла нам в голову замечательная мысль написать самим, что мы думаем об этой системе. И написавши обязательную фразу: «Наши идеологические противники пытаются оклеветать Советский Союз, заявляя, что…» – далее мы выложили все, что за долгие годы накопилось и накипело. Ссылок в передовых не требовалось, поэтому все сошло с рук. Но думаю, что предложенный нами взгляд изнутри был много жестче и точнее, чем высокооплаченные игры советологов. Заметил шуточку только один философ (обойдемся без фамилии), который сказал: «Ну и где это вы такое вычитать могли! Да им на Западе и не снилось так написать!»
А уж всяческие шарады, шутки, игра в «чепуху» на политические темы длились на протяжении рабочего дня.
Но, повторю, главным у журналистов, даже философских, была все же в свободное время игра в слова. И одним из «игроков» был сотрудник редакции А. Я. Шаров, чьи тексты тех далеких лет мы предлагаем сегодняшнему читателю. Это словарь эпитетов и шуточный ремейк чеховских рассказов. Зачем это сегодня? Во– первых, это было смешно, смешно и сейчас. Во-вторых, это своего рода исторический документ, рассказывающий о способах духовного выживания в тех условиях, которые были направлены против духа, о том противоядии, которым мы пользовались. А в-третьих, пособие для будущих наших потомков, если они, не дай бог, попадут в аналогичную ситуацию.
Меня всегда интересовало, каков на самом деле механизм возникновения фольклора, как появляются сказки, шутки, пословицы. Написано об этом много от Проппа до структуралистов. Но одно дело – читать о таком возникновении, другое дело – наблюдать изо дня в день, как фольклор этот возникает. И, разумеется, коллективного творчества в таком деле нет, коллектив принимает или не принимает сочиненное кем-то, коллектив создает атмосферу некоего свободомыслия. Именно тем, кто задавал уровень нашим шуткам, меланхолически замечавшим время от времени, когда шел уж совсем дикий официоз, что пора переделать знаменитую формулу Протагора, которая-де ныне должна звучать так: «Советский человек есть мера всех вещей», – стал Толя Шаров. На идеологические заклинания и цитаты из классиков он также вполголоса важно произносил, перефразируя известный лозунг: «Без царя в голове, а правительство рабочее». Шуток такого рода могу привести множество, они, к сожалению, не все запомнились, но они как раз и были тем впускаемым в душную комнату кислородом, который позволял дышать.
У нас и у них
Словарь-пособие для пишущих передовые, юбилейные, предсъездовские, послесъездовские и прочие статьи Анатолий Шаров
Приложение
Хамелеон (почти по Чехову)
Анатолий Шаров
Через Старую площадь идет главный редактор Очумелов в новой дубленке и с кипой условных принятых за основу статей. За ним шагает ответственный секретарь Туркин с портфелем, доверху наполненным стенограммами редколлегий. Кругом тишина… На площади ни души… Закрытые двери подъездов ЦК и МГК глядят на свет Божий уныло, как сытые пасти; около них нет даже милиции.
– Опять зарубил, окаянный! – слышит вдруг Очумелов. – Ребята, помогите! Нынче не велено рубить все статьи подряд! Держите статью Аллена! А-а-а-а!
Слышен визг цековских работников. Очумелов глядит в сторону и видит: из подъезда отдела науки и учебных заведений, прыгая на одной ноге и оглядываясь, бежит человек. Слышен повторный визг и крик: «Не пропущать статью!» Из окон ЦК высовываются сонные физиономии, и скоро около подъезда отдела науки и учебных заведений, словно из-под земли выросши, собирается толпа ответственных работников.
