— Эта табличка была прикручена к крышке футляра для виолончели, — пояснил Чарльз. — Можете нам что-нибудь о ней рассказать?
Мужчина, казалось, совсем не удивился.
— Bien sûr. Конечно. — Он повертел табличку в руках. — Это моя табличка. Я сам делал гравировку. Такие таблички крепятся внутри футляров, под зеленым сукном.
— Да! — Софи расправила пальцы и тут же снова их скрестила. — Именно там она и была!
— Тогда она довольно старая, — сказал мужчина. — Мы перестали использовать медь десять лет назад. Как оказалось, под сукном она тускнеет.
— Почему вы крепите их под сукном? — спросил Чарльз. — Разве не стоит держать их на виду?
— Что за вопрос! Так они не царапают виолончель, но при необходимости адрес можно проверить.
— Может… — Софи задержала дыхание, а затем разом выдохнула, чтобы спросить: — Может, вы помните, от какой она виолончели? Помните, кто ее купил?
— Конечно. Виолончели дороги, дитя мое. За жизнь их сделаешь от силы двадцать. Видите серийный номер? 291054. Это значит, что виолончель была размером двадцать девять дюймов
[5]. За последние тридцать лет я сделал всего три таких инструмента. Размер обычной виолончели, как вы, конечно, знаете, составляет тридцать два дюйма.
— Но кто купил именно эту? — Софи подвинула к нему табличку, лежащую на прилавке. — Меня интересует только она.
— Именно эту виолончель, насколько я помню, купила женщина.
— Женщина? — Внутри у Софи все так и затрепетало, но она постаралась не выдать волнения. — Какая женщина?
— Вроде бы красивая.
— Вы не могли бы описать ее подробнее? Как давно это было?
— Лет… пятнадцать назад. Может, больше, может, меньше. Для красивой женщины она казалась вполне обычной. Красивые женщины, на мой взгляд, все немного странные.
— Какая она была? — спросила Софи. — Прошу вас, расскажите больше!
— Высокая, кажется.
— А еще? Еще? — не унималась Софи. Подтянув ко рту горловину джемпера, она зажала ее зубами.
— Еще? Боюсь, многого я вам не скажу.
— Прошу вас! — В ушах у Софи шумело. — Это важно. Это очень, очень важно!
— Помню, у нее были пальцы музыканта. Очень бледные, как корни дерева.
— А еще что-нибудь помните? — спросила Софи.
— Короткие волосы и очень живые глаза.
— Какого цвета были волосы? А глаза?
— Светлые вроде бы. Как солома. Или рыжие. Je ne sais pas
[6].
— Прошу вас! Прошу, попытайтесь вспомнить! Это важно.
— Я бы очень хотел вам помочь, — сказал мужчина, — но должен признать, у меня плохая память на лица. Инструменты я помню лучше. — Он внимательно посмотрел на Чарльза и Софи, которые стояли бок о бок в полумраке. — Но мне кажется, что она была очень похожа на вас. Не на вас, сэр. На вас.
— Вы уверены? — спросила Софи. — Поклянитесь, что вы это не придумываете! Поклянитесь, что вы уверены!
— Ma petite belle
[7], в старости мало кто бывает во всем уверен. Уверенность — плохая привычка. — Мужчина улыбнулся, и его лицо покрылось морщинками. — Не уходите. — Он опустился на стул. — У меня есть помощник. Он присутствовал, когда мы продавали эту виолончель. Память у него получше. В последнее время я помню лишь музыку.
Если хозяин мастерской был мягким и легким, его помощник оказался суровым и угловатым. Они поговорили по-французски, после чего помощник повернулся к Чарльзу.
— Да, — сказал он. — Я ее помню. Ее звали Вивьен.
Имя возникло неожиданно, как внезапный удар. У Софи перехватило дыхание. Она лишь смотрела перед собой огромными глазами.
— А фамилия? — спросил Чарльз.
— Не помню, — пожав плечами, ответил помощник. — Кажется, очень простая. Может, Руж? Не знаю. Или Верт? Oui
[8], пожалуй, Верт.
— Вивьен! — Внутри у Софи все так и ходило ходуном. Вивьен. Это слово ее заклинило.
— Спасибо, — сказал Чарльз. — Может, вы еще что-нибудь помните? Была ли она замужем? Был ли у нее ребенок?
— Нет и нет. — Помощник сверкнул глазами, и губы его изогнулись в усмешке. — Но она была бедной — одежда у нее совсем обтрепалась. Не удивлюсь, если у нее все же были дети. Казалось, она из тех, кто не в ладах с законом.
— Что? — поразилась Софи.
Он фыркнул.
— Губы у нее какие-то… дерзкие были.
Заметив, как изменилась в лице Софи, Чарльз вмешался в разговор.
— Была ли она профессиональным музыкантом? — спросил он.
Помощник пожал плечами.
— Во Франции женщины профессиональными музыкантами не бывают, сэр, и слава богу. Но она играла в мастерской на той виолончели, пока я ее не остановил.
— Вы ее остановили? — удивилась Софи.
— Девочка! Таким тоном со мной говорить не стоит. Она мешала другим покупателям.
— Она хорошо играла? — Похоже, этот человек не понимал, насколько все это важно, и Софи не знала, как ему объяснить. Она постучала кулаками по прилавку. — Она играла чудесно?
Он снова пожал плечами.
— Она ведь женщина. Таланты женщин ограничены.
Софи захотелось со всей силы ударить его или поколотить одной из скрипок, которые висели на стенах.
— Но она была весьма экстравагантна, — добавил помощник.
Послышался кашель. Старый хозяин мастерской вышел из-за прилавка и встал рядом со своим помощником. В руке он на манер хлыста держал смычок для виолончели.
— Мистер Лилль, прошу вас, будьте повежливее.
Мистер Лилль покраснел.
— Я имею в виду, что у нее была экстравагантная манера исполнения. Она играла похоронные марши в ускоренном темпе. Она сыграла реквием Форе без должного уважения.
— Правда? — воскликнула Софи.
— Правда! — улыбнулся хозяин мастерской. — Помню, помню! Вот это я помню! Она сказала, что живет у церкви, а потому не знает ничего, кроме похоронных маршей.
— У церкви? — спросила Софи. — Она не уточнила у какой?
— Нет. Но она сказала, что под музыку нужно танцевать, поэтому она выучила все церковные мелодии и играла их вдвое быстрее.
Софи это понравилось. Пожалуй, она бы поступила точно так же.
— Она ведь хорошо играла? Я точно знаю, она была хороша! — Пальцы Софи так и покалывало.
