— Нет. Не знаю. Может быть. На свете куча всяких опасностей. У тебя глаз дергается.
— Разве? — Софи забыла о безразличии. — Ой.
— Oui
[13]. В общем, — начал мальчишка, смотря на Софи пронзительными черными глазами, — я пришел сказать, чтобы ты не лазила на мою крышу.
Софи лишилась дара речи. Ожидая, что он попросит денег или попытается украсть виолончель, она так удивилась, что забыла об испуге.
— Не твоя это крыша! — воскликнула она. — С чего вдруг она твоя?
— Все крыши от реки до вокзала мои. Я не давал тебе разрешения на них вылазить.
— Но… Крыши ведь никому не принадлежат. Они как воздух и как вода. Они бесхозные.
— Нет. Они мои.
— Почему?
— Потому что. Я лучше всех их знаю.
Видимо, мальчишка заметил, что Софи усомнилась в его словах, и нахмурился.
— Правда! — сказал он. — Я точно знаю, какие трубы упадут следующей осенью и какие грибы из водосточных желобов можно есть. Держу пари, ты даже не знала, что в желобах растут съедобные грибы!
Софи об этом действительно не знала, поэтому предпочла промолчать.
— А еще, — продолжил мальчишка, — я знаю все до единого птичьи гнезда в моей части города.
— От этого все крыши не становятся твоими.
— Скорее уж они мои, чем еще чьи-то. Я на них живу.
— Вот и нет. Не может быть такого. Никто не живет на домах. Все живут внутри них.
— Ты не знаешь, о чем говоришь. — Мальчишка посмотрел на Софи. Он хлопнул ладонью по стене и оставил черный след. На указательном пальце его правой руки не хватало самого кончика. — Слушай, это глупо. Я не хочу делать тебе больно, но на крыши больше не лазь, а не то…
— Что?
— А не то я сделаю тебе больно, — как ни в чем не бывало сказал он, словно торговец в лавке.
— Но почему? О чем ты вообще?
— Ты будешь недостаточно осторожна и выдашь меня. У тебя есть улицы. Ходи по ним.
Облака на небе расступились, и комнату ненадолго залил лунный свет. У мальчишки было темное, загорелое лицо (может, просто перепачканное? — подумала Софи), которое состояло словно бы из одних глаз и острых углов.
— Я не могу не вылезать на крыши, — призналась Софи. — Мне они нужны.
— Зачем?
— Я… — начала Софи. — Это сложно объяснить. Там я чувствую себя в безопасности. — Софи покраснела, сказав это, а мальчишка фыркнул. — Точнее, они кажутся мне очень важными.
— И что? — спросил мальчишка. — Et alors?
— У меня такое чувство, что я уже здесь бывала, — пояснила Софи. — Мне кажется, крыши могут дать мне подсказку.
Она ожидала, что мальчишка смягчится. Все ведь знают, как сменить гнев на милость. Уступить было бы вежливо.
Но мальчишка лишь смотрел на нее без улыбки.
— Non
[14]. Крыши не дают подсказок, они мои. Ты меня выдашь. Ты нерасторопная. Если двигаться медленно, тебя заметят.
— Я очень расторопная!
Мальчишка взглянул на ее руки, затем на ноги.
— Ты слишком хрупкая. И слишком мягкая.
— Никакая я не мягкая! Смотри! Нет, не уходи, смотри! — Софи протянула левую руку ладонью вверх. Кончики ее пальцев были в мозолях от струн. — Что, они тоже кажутся тебе мягкими?
— Да. Еще как кажутся.
Софи хотелось закричать.
— А еще ты шумная, — добавил мальчишка.
— Откуда ты знаешь? Ты ведь не знаешь меня.
Не хватало еще, чтобы этот мальчишка вломился к ней среди ночи и принялся критиковать ее способность контролировать громкость голоса.
— Все уличные люди шумные. Ты меня выдашь. Или упадешь. Тогда поднимется шумиха, нас всех обнаружат. Точнее, меня обнаружат. Нет. Больше на крышу не вылезай.
— Ты не можешь меня остановить.
Мальчишка вздохнул, а потом заговорил так, словно изо всех сил старался держать себя в руках.
— Хорошо! Но сиди только на этой крыше. Не подходи к краю. Не высовывайся. Не оставайся там после восхода солнца, иначе тебя заметят. Не шуми, иначе я услышу, приду и спалю тебе волосы, пока ты спишь.
— Но я не могу! — воскликнула Софи. — Правда не могу. Мне нужно осмотреться. Узнать больше. Можно… — Она помедлила. — Можно мне пойти с тобой?
Мальчишка одарил ее ледяным взглядом. Ей стало обидно.
— Ладно! Попробуй догони.
Он не шутил, когда сказал, что успеет сбежать секунд за шесть. Схватившись за оконную раму, он подтянулся и вылез на крышу, не успела Софи сосчитать и до пяти. Казалось, в нем было спрятано множество пружин.
Софи поспешила за ним, почти не поцарапавшись и не запачкав ничего кровью. Ноги у нее были длинные, но когда она выбралась из окна, мальчишка маячил уже в четырех крышах впереди. Он бежал ритмично и легко. По крайней мере, Софи думала, что это он, ведь она видела лишь черную тень, которая то и дело сливалась с тенью от облаков, закрывающих луну.
Софи бросилась вперед. Ночью прошел дождь, поэтому крыша была довольно скользкой. Не решаясь нестись во весь опор, девочка как можно быстрее пересекла свою крышу, затем следующую, а потом и еще одну.
Бегать по крышам было совсем не так, как по земле. Софи старалась не поднимать головы и по возможности пригибаться. Если бы кто и заметил, как ее попа мелькает на фоне труб и балюстрад, объяснения этому не нашлось бы ни у кого. Казалось, ее руки и пальцы стали длиннее обычного и мешались на бегу.
Задыхаясь, Софи остановилась. Ветер подул сильнее, и она схватилась за трубу. Часы внизу пробили четыре. Париж просыпался. «Он гудит, как сотня секретов, — подумала Софи, — бормочет, как дюжина прорицателей».
Но мальчишки нигде не было видно. Мальчишка пропал.
13
Следующей ночью Софи начала тренировки.
Так упорно она не работала никогда в жизни. Она делала приседания и подтягивалась на дверном косяке. Она снова и снова пробовала балансировать на одной ноге с закрытыми глазами. Первый раз она простояла семь секунд. В сотый раз — уже минуту и сорок секунд. Она бегала босиком по крыше и тихонько пела, чтобы не обращать внимания на боль.
Около часа ночи она вдруг поняла, почему казалось, что Маттео бежит необычно: он ступал сначала не на пятки, а на носки, из-за чего центр тяжести тела, как выяснила Софи, смещался куда-то в район коленей. Осознав это, она почувствовала, что ее словно облили горячей водой. Казалось, она наконец решила математическую задачку, над которой билась часами.
