— Но тогда ни у кого не будет флюгеров — и воровать тебе станет нечего!
— Искать, а не воровать, — поправил ее Маттео. Поплевав на следующий флюгер, он протер его рубашкой. — Если хочешь знать, куда дует ветер, смотри на деревья! Оближи палец и почувствуй ветер. Вырви волос и подними его над головой.
Из сосисок начал сочиться прозрачный сок. Через несколько минут запахло просто невероятно.
Софи ополоснула самую большую кастрюлю Маттео дождевой водой. Кастрюля напоминала маленький латунный котел и замечательно загудела, когда Софи ударила по ней банкой из-под варенья.
— У тебя есть чем их очистить? — спросила Софи.
— Non. Но помидоры не чистят. Это ведь не апельсины.
— Для супа чистят, — с сомнением в голосе сказала Софи. — Но неважно. Сойдет и так, правда? — Она сложила в кастрюлю все помидоры, кроме двух, которые они съели сырыми. — Думаю, теперь пусть варятся.
В последний момент Софи добавила к помидорам полчашки дождевой воды. За полчаса помидоры превратились в кашу. Их кожица всплыла на поверхность, ребята выловили ее — Софи палочкой, а Маттео прямо руками — и поделились с дюжиной голубей, которые слетелись к ним, увидев крошки.
— Передай мне, пожалуйста, сливки, — попросила Софи.
— Только оставь немного! — Маттео успел глотнуть из банки, прежде чем протянуть ее Софи.
— Хорошо. — Софи вылила большую часть банки, но оставила немного, чтобы съесть вместе с шоколадным тортом. «Что еще кладут в суп?» — задумалась она. — У тебя есть соль?
— Конечно, у меня есть соль, Софи! Пускай я и живу на крыше, я не дикарь.
Соль Маттео держал в чистом цветочном горшке, завернутой в синюю тряпочку. В красной тряпочке был перец. Софи узнала в этих тряпочках кусочки шортов, которые были на нем при их первой встрече.
— Перец я не очень люблю, — сказала Софи. — Давай добавим только соль. Ты потом сможешь поперчить свою порцию.
— Нет, ты любишь перец. Просто у вас, в Англии, нет хорошего перца, — возразил Маттео. — Я точно знаю. Я ел кое-какую еду, которую оставляли англичане. Добавь совсем чуть-чуть перца. — Он взял несколько перчинок, растер их между двумя осколками шифера и добавил в суп. — Доверься мне.
Софи добавила соль. Запах стал таким густым, что у нее защипало в носу.
— Думаю, все готово, — сказала она.
Они сидели бок о бок, повернувшись спиной к ветру, и пили суп из жестянок. На вкус он был потрясающим. От этого вкуса у Софи кружилась голова. Ей хотелось хохотать. Маттео целиком запихивал сосиски в рот. Софи взяла четыре сосиски и сделала сэндвичи, обложив их олениной. Она полила их супом, и они принялись уплетать их, держа обеими руками. Волосы Софи то и дело попадали ей в рот, и она закрепила их на затылке одной из стрел Маттео. Она не могла припомнить, чтобы раньше чувствовала себя такой счастливой.
Когда они съели четырнадцать сосисок и даже Маттео умерил свой пыл, Софи вдруг замерла.
— Ты это слышишь?
— Што? — с набитым ртом спросил Маттео. — Это прошто ветер.
— Это не ветер. — Ветер таким сладкоголосым не бывает. — Это музыка. Виолончель. Слышишь низкие ноты?
Софи отложила еду и навострила уши. Мелодия летела к ней над крышами города.
— Это реквием Форе, исполненный в два раза быстрее.
Вскочив на ноги, Софи случайно толкнула сосиски в костер.
— Звук идет оттуда!
Она подбежала к дальнему концу крыши и встала на цыпочках на самом краю, силясь расслышать больше. «Мама, — думала она. — Это играет мама». От этой мысли она содрогнулась всем телом.
— Ты слышишь? — Она затаила дыхание, чтобы не упустить ни звука. Музыка стихла. — Боже, Маттео, скажи, что ты это слышал!
Маттео поднялся на ноги и вытер рот.
— Я это слышал.
— Думаешь, играли далеко? Мы можем туда пойти? Пойдем! Пойдем прямо сейчас? Как быстрее всего?
— Я не знаю.
— Что? Конечно знаешь! Ты сказал, что знаешь весь Париж! Нам надо идти!
— Нет.
— Да что ты… Пойдем, быстрее! Пойдем же!
— Мы не можем туда пойти.
— Еще как можем!
— Остановись, Софи! Послушай, музыка ведь стихла. — Маттео побледнел. — Может, играли за многие километры отсюда. Нельзя ведь точно сказать, откуда она доносилась. Разве ты не знала? Звуки искажаются на крышах. Рождают эхо. Умирают.
— Но я ведь знаю! Играли вон там! — Софи показала на другой конец города. — Там! На Северном вокзале! На вокзале!
Маттео не смотрел на нее.
— Я знаю, — сказал он.
— Почему тогда сказал, что не знаешь? Пойдем!
— Я не пойду на вокзал. Можешь идти одна, если хочешь. Я не могу.
— Можешь, конечно! Ты мне нужен! Ты должен!
— Я не могу. Крыши там не мои.
— А чьи?
Он покачал головой.
— Я не могу объяснить.
— Может, тогда пойдем пешком? — Сердце Софи выпрыгивало из груди. Она услышала, как играет ее мама.
— Пойдем. Но не сегодня. Если хочешь пойти на вокзал, нам нужны остальные.
— Остальные? — Софи не могла мириться с загадками. — Остальные кто?
— Остальные обитатели крыш.
— Ты же сказал, что больше никто на крышах не живет.
— Знаю. Я солгал.
Он пронзил Софи взглядом, который смотрит прямо в душу и под которым не знаешь, куда деть руки.
— Ты говорила, что умеешь плавать?
20
Через два дня Софи сидела на скамейке в саду Тюильри, теребя одежду. Сердце трепетало у нее в груди. Это Маттео велел ей сесть на эту скамейку на закате и ждать.
— Я пустил клич, — сказал он. — Дал сигнал. Они либо придут, либо нет.
— Кто они? — Софи наблюдала, как он моет улиток в кастрюле с водой. Он не смотрел на нее, пока говорил. Она чувствовала, как в груди нарастает напряжение. — И сколько мне ждать?
— С заката часа четыре.
— Четыре часа?
— Или пять на всякий случай.
— Пять?!
— Ждать бывает непросто. Тебе стоит этому поучиться.
Маттео выложил всех чистых улиток вверх ногами перед костром. Получился длинный ряд — Софи насчитала одиннадцать штук. Их матовые раковины были красивее, чем Софи казалось раньше.
— Это как играть на виолончели, — сказал Маттео.
