— Боже, Маттео! — Вода была ледяной. Пальцы на ногах у Софи поджались в знак протеста.
— Залезай, — сказал Маттео. — Здесь много монет. Если мы их не соберем, они достанутся вокзальщикам. — Когда Софи подбежала к воде, он прошипел: — Сначала второй ботинок сними! И не шуми.
— Я как раз собиралась!
Она сняла ботинок, брюки и джемпер и сложила их в уголке под мостом, но панталоны и фуфайку снимать не стала. Взглянув на Маттео, она нырнула в воду. Без брызг, конечно, не обошлось, но получилось все равно довольно аккуратно.
— Фу! Холодно! — Софи глотала воздух и отплевывалась.
— Ты прямо как буйвол, — заметил Маттео, рассекая воду. — Идем сюда. Течение относит большую часть монет к левому берегу. Двигайся, иначе у тебя сердце остановится.
Он нырнул под воду. Софи бултыхала замерзшими ногами, пока он не показался снова.
— Маттео! — сказала она. — Послушай меня. Я не буду помогать, пока ты мне кое-что не расскажешь.
— Что? Софи, я весь промерз. Сейчас неподходящий момент.
— Мальчишки, которые живут на вокзале… Что с ними не так?
Маттео пожал плечами, что не так-то просто, когда пытаешься удержаться на плаву.
— Они грязные, — бросил он.
Софи ничего не сказала. Она с трудом сдержалась, чтобы не посмотреть на стоящих на берегу девчонок, одетых в грязные лохмотья.
Маттео это заметил. Маттео все замечал, и это было невыносимо.
— Есть хорошая грязь, а есть плохая, — пояснил он. — Вокзальщики из плохой.
— А которая какая? — спросила Софи. — Что считается хорошей грязью?
— Je ne sais pas. — Маттео нахмурился, как хмурился всегда, когда Софи начинала задавать вопросы. — Я не знаю. Ach, je m'en fous
[27].
— Он говорит, что не знает и ему все равно! — крикнула Анастасия. Должно быть, с берега она прислушивалась к их разговору. — Я думаю, что хорошая грязь — это земля. И пыль с крыш. — Сафи сделала какой-то знак, и Анастасия кивнула. — И пыль с деревьев.
— А еще песчинки, которые налипают на руку, если провести ладонью по каменному мосту, — добавил Маттео. — Плохая грязь — запекшаяся кровь.
— И нечистоты. И сажа в плохие дни.
Это Софи уже знала. Дым из труб иногда щипал ноздри.
— Обычно в саже ничего плохого, — сказала Анастасия. — Но когда нет ветра, а воздух влажный, вся сажа оседает на лицо.
Софи это заметила. Она также заметила, что Маттео гораздо чаще других людей ковырялся в носу, а в дымные дни козявки у него были черными.
— И голубиный жир, — добавила Анастасия. — Голубиный жир — плохая грязь.
— Non! — возразил Маттео. Он отвернулся и отплыл от них. — Голубиный жир — хорошая грязь.
Анастасия переглянулась с Софи.
— Немного жира еще ничего. Но стоит только переборщить — и воняешь, как открытая рана. Но дело не только в грязи. Вокзальщики жестокие. Они как звери.
Софи подумала об этом. Маттео всегда казался ей похожим на зверя — на кота или лиса. Анастасия и Сафи двигались с ловкостью и проворством обезьян.
— Разве это плохо? Быть как звери?
— Они как собаки, — сказала Анастасия. — Ты видела бешеного пса? У них злые глаза.
— Они… кусаются?
Ей казалось, что девочки рассмеются, но они лишь смотрели на нее. Никто не шевельнулся и не улыбнулся.
Наконец Сафи кивнула. Маттео подплыл к ней, тяжело дыша.
— Да, — подтвердил он. — Они кусаются. Пойдем уже, пока у меня зубы друг к другу не примерзли.
Течение было слабое, так что плавать было легко, но в темноте в мутной воде почти невозможно было разглядеть блеск меди. Софи собирала монеты, обшаривая речное дно руками. Они с Маттео нырнули шесть, затем семь раз, подплывая к берегу всякий раз, когда собиралась новая горстка. Софи с удовольствием заметила, что ее кучка на берегу была вдвое больше кучки Маттео.
— Ach! Это все мои пальцы, — сказал он. Софи и Анастасия снова переглянулись. — Мне не отличить монету от камня.
— Само собой, — кивнула Софи. — Само собой, дело в этом.
Когда Анастасия объявила, что они собрали более трех франков, Маттео сказал, что этого хватит. Они наперегонки поплыли к берегу. Софи оказалась быстрее, но Маттео дотянулся до нее и окунул ее под воду, как раз когда она почти коснулась берега.
— Нечестно! — Отплевываясь, воскликнула она. — Ты грязный жулик!
— Кто живет на крыше, тот не жульничает, — заявил Маттео. — Мы либо живы, либо мертвы.
— Но это не жульничество, а борьба, — заметила Анастасия. — Борьба лучше жульничества.
Она вытащила Софи из воды и протянула ей квадратик шоколада.
Маттео не вылезал. Анастасия протянула кусочек и ему, и Маттео съел его, держась на плаву.
— Спасибо, — хрипло сказала Софи. — После плавания меня всегда мучит жажда. Из реки можно пить?
— Нет! Прости. Крысиная болезнь. Из реки даже Маттео не пьет, а его никакая зараза не берет. Но в соборе будет вода, — заверила ее Анастасия.
— В соборе? — Софи натянула позаимствованный свитер и сунула мокрые ноги в ботинки. — В каком соборе?
— В том самом, конечно. Маттео нас там встретит.
— Там? Но он же здесь… — Софи оглянулась, Маттео пропал.
— С ним всегда так, — сказала Анастасия. — Он пойдет по реке, а потом по деревьям.
Сафи молча подошла к Софи, пригладила ее растрепавшиеся волосы и вытащила из них обрывки речных трав. Подняв с земли шарф Софи, она повязала его ей на голову.
— Ох! — воскликнула Софи. — Я чуть не забыла о волосах! — Содрогнувшись от страха всем телом, она натянула шарф на уши. — Какая же я глупая! Спасибо.
Сафи улыбнулась, а затем вдруг покраснела. Она взбежала по лестнице и скрылась в листве одного из деревьев, стоящих вдоль тротуара.
— С ней все будет в порядке? — спросила Софи. Анастасия собрала монеты и сунула их в карман.
— Конечно. Она тоже пойдет по деревьям, — ответила она. — Allez
[28]. Если поспешим, успеешь просохнуть, пока мы дойдем до Нотр-Дама. Давай наперегонки по лестнице!
22
Темные тротуары как ничто в мире располагают к разговору. Девочки шли быстро, чтобы Софи не замерзла. Анастасия напевала что-то себе под нос. Софи подождала, пока Маттео точно не будет рядом, и заговорила:
