Эрнандес так и остался без протеза. Огласка сделала свое дело, и администрация пошла на уступки, однако носить протез он не смог из-за серьезной стафилококковой инфекции.
В день казни я разговаривала с Эрнандесом по-испански, и он сказал, что я похожа на его дочь. Он протянул мне руку, и я замерла.
Годом раньше к заключенному по имени Хуан Сория пришел старик-капеллан. Сория попросил его помолиться вместе. Капеллан протянул руку в окошечко для передачи еды, и заключенный схватил ее, потянул в камеру и при этом сломал. Потом он обмотал запястье простыней, привязал другой ее конец к кровати и двумя лезвиями стал отрезать капеллану кисть. Тому пришлось нелегко; чтобы его освободить, охрана была вынуждена применить газ.
И вот Эрнандес протягивает мне руку, а кругом стоят охранники, и я подумала: «Господи, ведь они каждый мой шаг судят…» Я чуть просунула руку сквозь решетку, и он ее пожал. Во всяком случае, пальцы пожал. Он – единственный заключенный, к которому я прикасалась.
Я, конечно, боялась, что обо мне плохо подумают, но все же чуточку больше я боялась стафилококковой инфекции и остаток дня провела, отмывая пальцы.
Он посмотрел на меня, и в голосе у него было столько чувства, и в глазах, кажется, стояли слезы. Он сказал: «Сегодня вы меня убьете». Я ответила: «Эту часть работы я ненавижу. Я ведь всего лишь пресс-представитель… Мне такое радости не приносит. Даже представить страшно, что вы сейчас чувствуете».
Он смотрел, словно спрашивая: «Почему ты уходишь?»
Но мне нужно было идти.
Заметки Мишель о казни Дэниэла Эрла Рено, 13 июня 2002 года
Глава 7. Посмотрите получше
Правительство страны, в которой живет Наполеон Бизли, собирается казнить его 15 августа 2001 года за убийство, совершенное им в семнадцатилетнем возрасте. Живи он в Китае, Йемене, Кыргызстане, Кении, России
[26], Индонезии, Японии [на Кубе, в Сингапуре, Гватемале, Камеруне, Сирии – почти в любой стране, где сохраняется смертная казнь, – Наполеон Бизли не противился бы своей судьбе. Но он живет – и ему назначен день смерти – в Соединенных Штатах Америки].
Организация «Международная амнистия»
Слова кажутся убогими, если пытаешься описать, что испытываешь, когда в твоем присутствии убивают мужа, когда твой отец вырван из твоей жизни. Ужас, мука, пустота, отчаяние, хаос, потерянность. Чувство, будто твоя жизнь отныне бессмысленна. Такие преступления, как это, жертвой которого стала моя семья, нестерпимы в любом обществе, называющем себя не только свободным, но даже цивилизованным.
Майкл Латтиг, сын Джона Латтига, убитого Наполеоном Бизли
Наполеон Бизли все же забил мяч одним ударом – в последнюю минуту решением техасского апелляционного суда он получил отсрочку казни. Однако в апреле 2002 года (он провел в отделении смертников семь лет) ему опять назначили дату – в следующем месяце. Я разговаривала с ним много раз, поскольку брала интервью для «Хантсвилл айтем». Наполеон – яркий пример для темы о казнях несовершеннолетних, и многие СМИ желали рассказать о нем. Потом, работая в тюремной системе, я узнала Наполеона в другом свете. Мы вышли из одной социальной среды, почти ровесники, и потому хорошо друг друга понимали. Он был веселый, часто шутил. Однажды спросил, чем я занимаюсь. Я рассказала, и он заметил: «Смотреть на казни? Классное дерьмо!» Я записала его слова, – они мне показались забавными.
В отделении смертников были и другие заключенные, искренне сожалевшие о своих преступлениях; многие из них вообще не собирались убивать. Они же не полные психопаты, чтобы в один прекрасный день вдруг решить: а убью-ка я кого-нибудь. Иногда преступник хочет просто дом обокрасть или ограбить человека, – а кончается это убийством. Но Наполеон и среди раскаявшихся стоял особняком. На мой взгляд, будь у него шанс выжить, он не только не совершал бы новых преступлений, но даже стал бы полезным членом общества. Он мог сделать что-то выдающееся.
Когда решается, признать ли человека виновным в тяжком убийстве (за которое полагается смертная казнь), основной вопрос, стоящий перед присяжными, таков: «Будет ли преступник опасен и в дальнейшем?» Думаю, в случае Наполеона присяжные ошиблись. Хотя, с другой стороны, глядя на него, не верилось, что он способен на преступление, которое уже совершил, поэтому я отчасти их понимаю.
Кажется, на всех, кто с ним общался, Наполеон производил хорошее впечатление. Он нравился и другим заключенным, и охранникам, и репортерам. Все знали, что он виновен, но многим, думаю, хотелось, чтобы он опять получил отсрочку или замену высшей меры на пожизненное. Джеффри Даути, сидевший в ближайшей камере, переживал из-за участи своего соседа. «Наполеон еще и жизни-то не научился, а уже пора учиться смерти». Я тоже за него болела, хотя испытывала при этом чувство вины. Отношение к нему у меня было двойственное. Легко мне говорить, что он просто попал в плохую компанию, сделал глупость, но если, мол, дать ему шанс, такого больше не повторится. Ведь не моего папу он убивал, и не моя мама в этот миг лежала на полу, притворяясь мертвой. Отвратительное убийство. Его жертвы находились дома, считали себя в безопасности. На месте Майкла Латтига я, безусловно, требовала бы казни Наполеона. Наполеон отнял близких не у меня, так имею ли я право его жалеть?
Утром 28 мая 2002 года мы с Ларри пришли к Наполеону во временную камеру. Я записала в блокноте: «Он меньше ростом, чем я думала». Я не знала, что он такой невысокий, поскольку впервые видела его на ногах, а не сидящим за стеклом. Он имел хорошее телосложение – спортсмен – и казался высоким. Сегодня Наполеон предстал совсем другим. Мало того, что он как бы уменьшился, у него под глазами появились мешки, словно он не спал. Он был спокоен и неразговорчив.
Обычно я желала осужденным удачи, потому что у них часто оставались нерассмотренные апелляции. Теперь же я не знала, что сказать. В глазах у меня щипало – того и гляди заплачу. А плакать, черт возьми, я не имела права.
ЛАРРИ ФИЦДЖЕРАЛЬД
Наполеон находился в отделении смертников почти столько же, сколько я работал в Департаменте. Увидев его впервые, я поразился, как он молодо выглядит. Именно его возраст меня и растрогал: Наполеон совершил преступление семнадцатилетним мальчишкой, он не мог даже голосовать или покупать сигареты и спиртное, зато мог получить смертный приговор. Я слышал, что в тюрьме округа он спал не на койке, а на полу. Мне кажется, он себя таким образом наказывал. Когда отделение смертников перевели в тюрьму Эллис, где заключенные работали, Наполеон разносил еду и мыл полы. Значит, ему вполне доверяли. Родители хорошо его воспитали: вежливый и всегда послушный. В тюрьме таких называют сознательными заключенными. Он заслуживал второго шанса.
