Когда дома я смотрела на свою прекрасную малышку, моя работа казалась мне еще мрачнее, а казни – еще противнее. С мужем я ничего такого не обсуждала – не хотела тащить домой всякую тоску и гадость. Была ли я крепче, чем плакавшие в туалете женщины-репортеры, над которыми я посмеивалась? Нет, просто продержалась чуть дольше. А теперь стала такой же размазней.
Глава 10. Чуть мрачнее
Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию.
Книга Бытия, 9:6
Все те люди, которых я видел в их последний миг, помогли мне убедиться, что своей работой я не предотвратил ни единого убийства. Высшей мерой наказания, на мой взгляд, ничего не достигается, кроме мести.
Альберт Пирпойнт, британский палач
Когда я начала посещать казни, была твердой сторонницей этой меры, однако ни разу не спросила себя, для чего она нужна. Она существует в Техасе, и я считала ее воздаянием за тех, кто стал жертвой гнусных преступлений. Ни больше ни меньше. Время шло, я знакомилась с заключенными, я видела, как родные убитых реагируют на смерть того, кто убил близкого человека, и мне стало ясно: победителей здесь нет. Я стояла в комнате для свидетелей и думала: «Вот умирает на кушетке осужденный, вот его родные смотрят, как он умирает, вот родные жертвы – им приходится слушать, как плачет мать осужденного. Всем тошно; как же это паршиво…»
Обычно семья заключенного не имеет никакого отношения к его преступлению. Люди как могут воспитывают ребенка, стараются вырастить хорошим человеком, но потом от них уже ничего не зависит, и семья тяжко расплачивается за совершенное сыном, отцом или братом. Да, наверное, некоторые родные жертв получали от казни какое-то удовлетворение, во всяком случае так они говорили. После казни Ориена Сесила Джойнера в 2000 году два родственника убитого им человека отсалютовали друг другу растопыренными пальцами. Сын одной из жертв Бетти Лу Битс, уже за стенами тюрьмы, поднял руку и победно потряс кулаком. После казни Майкла Перри в 2010 году дочь его жертвы сказала: «Мне нужно было посмотреть ему в глаза и понять, правда ли он чудовище, каким я его представляла. Теперь я знаю, что да». Однако были и такие, как Линда Пернхаген, у которой Деннис Даутхитт убил двоих детей; она призналась, что смотреть на казнь «было бы легче, будь он страшный».
Одни семьи надеялись, что казнь преступника в какой-то степени поможет им забыть горе, другие откровенно признавались, что зрелище казни не принесло им успокоения. А некоторые даже обращались к губернатору с просьбой помиловать преступника. Семья Клэя Петерсона, заколотого в 1993 году в Корпус-Кристи Джонни Мартинесом, просила заменить смертный приговор Мартинесу пожизненным заключением. Джейми Холлис, племянник Роберта Кука, написал его убийце – Лонни Парсли – стихотворение, в котором его прощал:
Для души пропащей
Нет беды страшнее,
Чем уйти из мира,
Прощенья не зная…
Что касается Томаса Бартлетта Уитакера, то неустанная борьба, которую вел за него отец, увенчалась успехом: в феврале 2018 года, за час до назначенной казни, губернатор Техаса Грег Эбботт подписал ему помилование, – впервые за десять с лишним лет. «За свои преступления я заслуживаю кары, – сказал Уитакер, – но мой отец ничего плохого не сделал».
Родственники убитых часто надеются, хотя и без особой веры, что казнь поставит точку в конце печальной главы. Но правильно ли, что глава тянется так долго? Иногда смертники проводят в тюрьме десятки лет, – поэтому порой можно услышать от родных жертвы: «Слава богу, все кончилось, теперь попробуем жить дальше» – тут очень важно слово «попробуем».
В 1978 году Роберт Ли Пауэлл
[31] застрелил в Остине полицейского, а казнили его только в 2010 году. Пока он сидел в тюрьме, были казнены 459 осужденных. Время идет, и представьте себе муки ожидания для семьи его жертвы.
Рэймонд Райлз находится в отделении смертников с 1976 года, Харви Ирвин – с 1977-го, и некоторые люди задаются вопросом: не лишается ли отчасти наказание смысла, когда оно совершается через столько лет после преступления? За время пребывания в отделении смертников Пауэлл из убийцы-наркомана превратился в образцового заключенного, миротворца, учившего своих неграмотных товарищей читать. Близкие его жертвы видели казнь совсем не того человека, который совершил убийство.
Иногда родственникам убитого не нравится, что осужденный имеет возможность проститься с семьей, уладить какие-то дела, в то время как его жертвам такой роскоши не досталось. С другой стороны, близкие осужденного тоже пребывают в муках: они точно знают минуту смерти. Это уже само по себе наказание, и, наверное, именно потому некоторые заключенные пытались покончить с собой, не дожидаясь исполнения – не всякий может вынести, когда над ним висит смертный приговор.
В 2007 году Рой Пиппин, как раз перед тем, как отправиться на казнь, сунул в розетку кусок проволоки и устроил в своей камере пожар, который надзиратели тут же и потушили.
Майклу Джонсону повезло больше. Он покончил с собой в 2006 году, за 16 часов до казни – бритвой вскрыл себе вену. Он написал кровью на стене: «Я этого не делал!» – хотя улики говорили противоположное. Не знаю, боялся ли он кушетки или просто хотел сам распорядиться собственной жизнью, умереть на своих условиях, а не по приказу государства.
Иногда родственники убитых, выходя из комнаты свидетелей, были недовольны, что осужденный не обратил на них внимания или не попросил прощения. Грачук спрашивал: «Вас расстроило, что он не извинился?» Отец или мать жертвы порой отвечали: «Да. Он трус, ему следовало признать свою вину». Другим было все равно. Впрочем, то лишь абстрактные вопросы, – неизвестно, что чувствовали бы эти люди, признай осужденный вину. Некоторые сердились как раз на то, что преступник имел дерзость извиниться, а раньше не извинялся. Кто-то вообще не знал, как расценивать подобные извинения, поскольку возникала дилемма, – простить или рассуждать по-библейски: око за око? Техас – штат очень консервативный, здесь чтят христианскую религию, но даже Библию можно толковать по-разному. Грачук спрашивал: «Вы принимаете извинения, которые он принес, лежа на кушетке?» Мало кто принимал.
Некоторые люди разочаровывались: они пришли и увидели, как тот, кто убил родного им человека, просто засыпает. Никакой крови, боли, криков, – а ведь с его жертвой было совсем иначе. Помню, кто-то из семьи убитого заметил, что с удовольствием полюбовался бы, как преступника забивают камнями. Большинство людей высказывались в том духе, что «все слишком быстро кончилось» или «ему бы помучиться».
Я согласна с Ларри: казни не приносят успокоения, как о том твердят журналисты и широкая публика. Казнь – чистой воды возмездие, но я не могу винить родных жертвы за желание отомстить, – я бы на их месте требовала того же. Видимо, таково назначение казни: пусть родных жертвы не мучит мысль, что преступник продолжает жить, в то время как дорогой им человек мертв. Вот только скорбь этим не унять.
