* * *
Посвящается Мэтти, которая так хотела узнать о них больше…
Любимый Вами, я буду счастлив всегда, смогу с достоинством и твердостью встретить любой удар судьбы.
Тем не менее я не могу не умолять Вас обдумать прежде все недостатки нашего союза и оценить, не обманывая себя, надолго ли вы сможете сохранять нежные чувства ко мне и быть счастливой, без привычного для вас изысканного окружения. Если судьба будет к нам благосклонна, то готовность к невзгодам не станет помехой благоденствию, но, если она отвернет от нас свой лик, мы будем готовы принять ее немилость без недовольства и разочарования. Ваше будущее положение в руках слепого жребия; со мной Вы можете как достичь высот, так и вести скромную, простую жизнь, причем второе более вероятно.
Внимательно загляните в свое сердце.
Письмо Александра Гамильтона к Элизабет Скайлер, август 1780 года.
Пролог
Особняк на холме
Олбани, штат Нью-Йорк
Ноябрь 1777 года
Словно греческий храм, выстроенный в наши дни, особняк семьи Скайлер расположился на вершине пологого холма в пригороде Олбани.
Построенное не более десятка лет назад, великолепное поместье под названием «Угодья», тем не менее, уже считалось одним из лучших владений столицы штата Нью-Йорк, в немалой степени благодаря изысканности внутренней отделки и меблировки. Но главным украшением особняка, безусловно, являлась композиция «Руины Рима», написанная в технике гризайль
[1] на настенных обоях в бальном зале второго этажа, привезенных Филиппом Скайлером из его годичного турне по Европе в 1762 году.
На местное общество, определенно, производили впечатление и размеры поместья, и его элегантность, но более всего поражало выдающееся происхождение его хозяев, генерала и госпожи Скайлер. Филипп был потомком союза семей Скайлеров и ван Кортландов, входивших в число старейших и знатнейших семейств Нью-Йорка, а его жена, Кэтрин, была из ван Ренсселеров, самой влиятельной семьи в северной части штата, чьи корни уходили прямиком к первым голландцам, высадившимся на этом берегу в начале XVII века. Ренсселервик, как звалось их поместье, занимал более полумиллиона акров – необъятные владения, соперничать с которыми могло бы разве что имение семьи Ливингстон, владеющей, по насмешливому утверждению Кэтрин, «нижней частью» штата. Будучи замужней дамой, Кэтрин не имела прав на имущество семьи ван Ренсселер (как, впрочем, и на имущество мужа), но ходили слухи, что именно ее весьма значительное приданое позволило оплатить постройку особняка в Олбани и к тому же сельского поместья Скайлеров под Саратогой.
На пороге своего сорок четвертого дня рождения генерал Филипп Скайлер оставался весьма привлекательным мужчиной, высоким и подтянутым, с военной выправкой и шапкой густых волос, которые он, как и Джордж Вашингтон, слегка подвивал и припудривал, редко снисходя до элегантного (но вызывающего нестерпимый зуд) парика. В качестве командующего Континентальной армией Вашингтона Скайлер провел блестящую кампанию против британских войск в Квебеке в 1775 году, но вынужден был уйти в отставку в июне того же года после сдачи форта Тикондерога, находившегося под его началом. Для Филиппа это поражение стало трагедией вдвойне. Британцы не только заняли форт, они еще и захватили ранее упомянутое поместье под Саратогой. Пусть и не столь великолепное, как особняк в Олбани, второе владение Скайлеров было все же достаточно роскошным для того, чтобы стать личной резиденцией Джона Бергойна, командующего британскими войсками. Но последней каплей стало то, что после взятия Саратоги Континентальной армией в октябре раздосадованный Бергойн, отступая, сжег и дом, и поля вокруг. Генерал Скайлер потратил почти все приданое жены на то, чтобы выстроить дом и засеять поля, которые должны были обеспечивать значительную часть дохода. И их утрата нанесла серьезный удар по благосостоянию семьи, бросив зловещую тень на ее будущее.
Не то чтобы это бросалось в глаза стороннему наблюдателю… Непривычный к безделью, генерал Скайлер последние четыре месяца провел, слоняясь по «Угодьям», пытаясь разбить новые клумбы в четко спланированном английском парке, систематизируя урожай садов с присущей военным дотошностью, руководя сооружением газебо
[2], домиков для гостей и коттеджей для слуг – в общем, путаясь под ногами в равной степени и у членов семьи, и у работников. Сделав широкий жест, говорящий о рыцарстве, – а также об одолевающей его скуке, – Скайлер предложил разместить в «Угодьях» пленного Джона Бергойна до его отправки на родину. Таким образом, прежний соперник Скайлера и его окружение, около двадцати крепких парней, «захватили» особняк в Олбани на целый месяц, и пусть жечь его, уезжая, не стали, но вот проесть солидную брешь в запасах принявшей их семьи смогли.
Кэтрин Скайлер, будучи на год моложе мужа, в юности считалась весьма привлекательной, но тринадцать беременностей за двадцать лет не могли не оставить следа на ее прежде осиной талии. Практичная, волевая и сильная духом, эта женщина похоронила шестерых детей, в том числе и тройняшек, не доживших даже до первого причастия. И если беременности лишили ее фигуры, похороны детей стерли с ее лица улыбку, и вид того, как муж растрачивает семейные средства, вряд ли мог поспособствовать ее возвращению.
Любовь госпожи Скайлер к тем семерым отпрыскам, что остались в живых, была заметна в заботе, которой она их окружила, начиная от самолично отобранных кормилиц и нянек, растивших детей, заканчивая наставниками, приглашенными, чтобы дать им образование, и поварами, нанятыми, чтобы обеспечить им здоровое питание. И как-то незаметно в обыденном круговороте рождений и смертей, деклараций и прокламаций, военных действий и времен года три девочки Скайлеров достигли брачного возраста.
Анжелика, старшая, была острой на язык, озорной брюнеткой, с блестящими глазами и губами, вечно изогнутыми в лукавой усмешке. Пегги, младшая, выросла нежной красавицей, с талией такой тонкой, что корсет ей не требовался, с алебастровой кожей и копной сияющих темных волос, слишком роскошной, чтобы прятать ее под пудрой или париком (что бы там в своем Версале ни носила Мария-Антуанетта).
Элиза, средняя дочь, обладала и остроумием Анжелики, и красотой Пегги. К тому же она отличалась разумностью и любовью к книгам, и, к вящему ужасу госпожи Скайлер, идеи революции и отмены рабства привлекали ее намного больше, чем мечты выйти замуж за какого-нибудь состоятельного полковника.
