Воспользовавшись щедростью гостеприимного генерала, в курительной комнате он насладился отменными сигарами из Виргинии и виски с границ Кентукки, а затем опрометчиво принял приглашение пропустить по глотку домашней настойки, похожей по вкусу на змеиный яд. Наконец он снова вернулся в бальный зал, где в очередной раз был осажден толпой девиц.
Вообще-то, двумя девицами.
Из тех восьми, что вертелись около него в начале вечера, мисс ван дер Шнитцель, Тен Брейк и Биверброк теперь стояли у стены, ожидая своего шанса потанцевать с британским офицером, каким-то майором Андре, которому, похоже, удалось завоевать почти все женские сердца на этом балу.
Но преданные мисс Тамблинг-Гоггинг и ван Ливерврот кокетливо поглядывали на Алекса поверх вееров. Обе, определенно, были хорошенькими куколками, такими, с которыми он охотно провел бы время раньше, в Морристауне, и все же его глаза скользили мимо них, то и дело возвращаясь к танцующим.
Ведь среди них были сестры Скайлер, неоспоримые королевы бала: Анжелика, царственная и высокомерная, даже несмотря на то что ее спутником был низковатый и полноватый джентльмен с лукавым взглядом заметно старше нее; Пегги, заразительно смеющаяся и радостная, словно в спутники ей достался французский граф, а не юный наследник ван Ренсселеров. Но прежде всего там была Элиза, одетая в платье, больше подходящее для учебы, чем для танцев, посмеявшаяся над его именем и должностью да к тому же оттоптавшая ногу – и заставившая мечтать хотя бы о том, чтобы она оттоптала еще и вторую.
Так почему же он не мог отвести глаз от девушки, которая ни капли не впечатлилась его выдающимися талантами? Что же было такого в острой на язычок красотке в простом и скромном хлопковом платье, которое тронуло его сердце не меньше, чем решительное выражение поддержки делу патриотов?
И почему, во имя всего святого, она уже в третий раз танцует с проклятым британцем, майором Андре?
– Я говорю, полковник Гамильтон, что, если бы вы решили вернуться к танцам, я бы с удовольствием составила вам компанию, – сказала мисс Тамблинг-Гоггин без капли удовольствия в голосе. В конце концов, ни одной девушке не нравится, когда предмет ее флирта то и дело смотрит по сторонам.
– Я приношу свои глубочайшие извинения, но меня полностью устраивает нынешнее положение. Пожалуйста, не расценивайте мою усталость как недостаток интереса к вашим выдающимся достоинствам, – заявил он, ослепив собеседницу победной улыбкой с ноткой скуки.
– Раз уж полковник не изъявил желания, – раздался мужской голос, – возможно, вы позволите мне повести вас в танце.
Говорящим оказался незнакомый Алексу мужчина, который, несмотря на то что на вид ему было чуть больше двадцати, не носил мундир. Это был высокий человек крепкого телосложения, но с дряблой шеей и выступающим животиком, которые явно указывали на его любовь ко вкусной еде и алкоголю, определенно, сказывающуюся на нем не лучшим образом, судя по нетвердой походке. На самом деле, Алексу стало интересно, не был ли мужчина пьян, собираясь на бал, поскольку под дорогие бархатные бриджи он надел один белый и один коричневый чулок.
– Так что скажете, Летиция? – пробубнил он.
Мисс Тамблинг-Гоггин повернулась к новому собеседнику.
– Увы, но, как и полковника, меня полностью устраивает мое нынешнее положение.
– Не будьте такой, идите сюда, – заявил грубиян.
– Леди обозначила свои предпочтения, – заметил Алекс мягко.
– И все же я рискну сделать выбор за нее, мистер…
Алекс протянул руку, надеясь сгладить внезапно возникшее напряжение.
– На самом деле полковник Гамильтон. Не думаю, что имел честь быть вам представленным…
Мужчина посмотрел на протянутую ему руку, но жать ее не стал. И лишь теперь Алекс заметил, что он тяжело опирается на трость, – а опустив взгляд, понял, что коричневый чулок вовсе не являлся чулком. Это была деревянная нога.
– Я бы пожал вашу руку, полковник, но, как вы можете видеть, моя правая рука занята, – сказал мужчина, притворно вздохнув.
– Прошу меня простить, сэр, – начал Алекс, как только музыка смолкла; он заметил, что Элиза, Анжелика и Пегги вместе со спутниками направляются к ним. С полдюжины глаз уставились на него, и он почувствовал себя последним невеждой.
– Боевое ранение?
– Именно так. Некоторые из нас не просиживали штаны в штабе последние полтора года. Мы сражались. – Он фыркнул. – Довольно иронично, если вдуматься. Обычно именно знатные люди – речь обо мне, конечно, – добавил он с презрением, – так вот, обычно сыновья дворян стараются избежать участия в сражениях. Но на этот раз простой человек бежит от славы и подвигов, прикрываясь обязанностями писаря или другими, столь же нелепыми оправданиями, а знатный человек защищает честь своей страны. Но, к слову, это ведь и не ваша страна, да? Где вы там родились? На каком-то острове у черта на рогах? – усмехнулся мужчина, когда сестры Скайлер со спутниками окружили их небольшую группу.
Алекс почувствовал, как кровь прилила к щекам, и с трудом подавил желание швырнуть грубияну перчатку в лицо – или просто врезать кулаком. Не имело значения, насколько нужной была его работа в качестве адъютанта и посланца генерала Вашингтона, – то, что он всю войну выполнял обязанности, далекие от полей сражений, было для него постоянным источником стыда. Он хотел, не щадя жизни, служить своей стране, которая приняла его, пусть он и не был рожден здесь и прожил совсем немного лет, и вдохновила своими идеями, возможностями. И лишь тот факт, что оскорбивший его мужчина – ветеран, пострадавший в боях, остановил его руку.
– Я… приношу искренние извинения, – повторил Алекс, пропуская мимо ушей инсинуации о месте его рождения. – Ваша страна перед вами в неоплатном долгу.
– Еще бы. А вот с вами она вполне может расплатиться монетой.
– О, да заткнитесь же, Петерсон, – вмешался юношеский голос. Алекс обернулся и увидел, как Стивен ван Ренсселер закатывает глаза. – Всем известно, что вы получили «ранение», ткнув себя в лодыжку собственным штыком, когда заряжали ружье, а потом напились и упали в уборную, после чего рана воспалилась и ногу пришлось отнять. Даже мулы, таскающие пушки, лучше служат нашей стране, чем вы.
Петерсон выглядел заметно оскорбленным, но прежде, чем он заговорил, вмешался спутник Анжелики.
– К тому же, Петерсон, – сказал Джон Черч, – о вкладе полковника Гамильтона в дело нашей борьбы известно любому во всех тринадцати коло… тринадцати штатах, – исправился он, выдавив кривую усмешку. – Даже за морем, в Англии, Франции и Германии. Ни в коем случае не преумаляя храбрость отважных солдат под огнем, замечу, что умение заряжать и стрелять из ружья вовсе не редкое, в то время как умение вести беседу с генералами, послами – и даже королями – встречается весьма нечасто. Отсюда и нежелание генерала Вашингтона отправлять одного из самых ценных своих офицеров на поле боя.
– Благодарю вас, сударь, – сказал Алекс.
