Особенно ценились навыки в медицинской сфере, привычной для палача, – в «наружных методах лечения», таких как восстановление сломанных костей, лечение тяжелых ожогов, остановка кровотечений из ампутированных конечностей и заживление открытых язв или огнестрельных ранений. Более трети ран, обрабатываемых врачами и палачами, были получены в результате нападений с холодным или огнестрельным оружием
[417]. Эта была явная возможность для Франца проявить мастерство, ведь за годы работы в пыточной он приобрел бесценный опыт и знал, каким образом избежать тяжелых ранений во время дознания, а также как залатать приговоренного перед допросом или публичной казнью. По-видимому, Франц не получал никакой дополнительной платы за врачевание заключенных, но некоторые из его товарищей-палачей зарабатывали в три-четыре раза больше за исцеление подозреваемого, нежели за пытки, ставшие причиной лечения
[418].
Популярное изображение «израненного человека» из «Руководства» Ганса фон Герсдорфа, демонстрирующее разнообразие наносимых человеку травм, которые регулярно лечили палачи и цирюльники-хирурги (1517 г.)
Медицинские записи Шмидта до нас не дошли. Но, по его собственным оценкам, за почти 50 лет лекарской практики в Нюрнберге и на прилегающих к нему территориях ему довелось врачевать более 15 000 пациентов
[419]. Даже допуская некоторое преувеличение и непредумышленный двойной учет (Франц никогда не был силен в математике), следует признать, что эта цифра является выдающейся. Она означает, что Майстер Франц наблюдал в среднем более 300 пациентов в год – как минимум в десять раз больше людей, чем бывало на его «приемах» на предыдущей работе. Утешало ли его это, когда он думал о многих муках, которые осознанно причинил? Усиливал ли почти ежедневный врачебный опыт его и без того глубокую сострадательность к жертвам преступлений? Несомненно, репутация успешного целителя помогала смягчить презрение, на которое обычно были обречены палачи. Но ее было явно недостаточно, чтобы вернуть Францу и его семье благородный статус.
В этом контексте избирательный подход, согласно которому люди соглашались на прикосновение палача, с точки зрения современных нравов кажется особенно мистическим и непредсказуемым. Те же самые люди, которые отказывались разделить стол или выпить с публично осуждаемым палачом, не говоря уже о том, чтобы допускать его в свои дома, очевидно, не стеснялись посещать Франца в его собственном доме, где позволяли ему возлагать на себя руки
[420]. Конфиденциальность таких встреч частично объясняется двойным стандартом, но в то же время совершенно очевидно, что консультация у Майстера Франца по медицинским вопросам не представляла собой особой тайны или причины позора. Вероятнее всего, учитывая характер целительства, большинство его пациентов были солдатами, чернорабочими и крестьянами. Тем не менее у него также регулярно бывали на приемах уважаемые ремесленники, патриции и даже некоторые представители элиты, в том числе три имперских посланца, настоятель Бамбергского собора и один тевтонский рыцарь, а также несколько городских советников и члены их семей
[421]. Постоянный приток людей разных сословий в Дом палача явно демонстрирует ошибочность представлений о полной маргинализации людей этой профессии и их семей. С другой стороны, такой регулярный контакт с людьми, избегавшими его на публике, еще больше утяжелял нелегкое бремя этого странного и неопределенного социального статуса.
Лечение наружных ран было прерогативой цирюльников-хирургов, и потому между ними и палачами разгорались частые споры и конфликты, которые обычно заканчивались вмешательством властей. И здесь, по всей видимости, именно репутация Франца, как личная, так и профессиональная, предотвратила гнев конкурентов и городского совета. Он никогда не подвергался гонениям за свою практику со стороны магистрата. В 1601 году отцы города даже фактически отослали одного человека, неудовлетворенного тем, как местный цирюльник пытался вылечить колено его семилетнего сына, не к муниципальным врачам, а к Майстеру Францу
[422]. Восемь лет спустя цирюльник Ганс Дюбелиус спросил на совете гильдии, не сочтут ли коллеги его бесчестным, если он примется за лечение раненого трактирщика, которого уже лечил Майстер Франц. Члены совета заверили Дюбелиуса, что он может действовать, не опасаясь бесчестья, но отказались делать выговор палачу за его медицинскую деятельность
[423]. Маловероятно, что нюрнбергские цирюльники-хирурги признали Франца в качестве коллеги-профессионала, но они и не пытались открыто оспаривать его навыки или очевидное влияние на магистрат.
Врачеватель ран проводит ампутацию ноги опьяненного, но по-прежнему пребывающего в сознании пациента. Врачеватели ран и цирюльники-хирурги составляли основную конкуренцию Францу на медицинском рынке (ок. 1550 г.)
Еще одной потенциальной угрозой медицинским успехам Франца было стремительно возраставшее на протяжении всей его жизни укрепление позиций академического медицинского образования. Профессиональные врачи долгое время занимали верхушку пирамиды престижа и дохода в профессии, но их число оставалось небольшим. Однако с конца XVI века началось доминирование врачей на медицинском рынке. Во-первых, в немецких городах они стали объединяться, образуя полугосударственные органы, такие как нюрнбергская Медицинская коллегия, созданная в 1592 году под руководством доктора Иоахима Камерария. В то же время врачи убеждали городскую власть в том, что разнообразные и зачастую «невежественные» методы «практикующих знахарей», включая даже цирюльников-хирургов, аптекарей и повитух, сертифицированных в гильдиях, требуют более строгого регулирования и надзора. В Нюрнберге это означало ряд ограничений для лицензированных гильдиями специалистов и большие штрафы – даже возможное изгнание – для любителей-зубодеров, алхимиков, бабок, евреев, черных магов и прочих знахарей
[424].
