Веллер выступил в защиту Уббо:
– Он наверняка хотел как лучше. Хотел защитить тебя…
– Но защитил убийцу моего отца, – парировала Анна Катрина. Она спорила с такой жесткостью, словно ее подвергли мгновенной заморозке. В глазах появился лихорадочный блеск, но не из-за алкоголя, а из-за зародившейся жажды борьбы. – Нужно было пристрелить его тогда, на Шпикероге. Но я, к сожалению, прострелила ему только колено.
Хозяин, который выглядел так, будто знал толк в хорошей еде, невольно услышал ее слова и покосился на телефон. Он задался вопросом, обсуждают ли они какой-нибудь фильм или ему следует позвонить в полицию. Потом он налил себе водки.
– У тебя есть фотография? – спросила Анна Катрина. – Как он теперь выглядит?
Веллер уставился на барную стойку.
– Тикеттер занимается этим вопросом. Проверяет камеры наблюдения…
Ответ вызвал у Анны Катрины уважение. Веллер наслаждался ее благодарным взглядом.
– Я доберусь до него, Франк… Доберусь…
– Мы доберемся до него, Анна. Мы.
– Тебе лучше в этом не участвовать.
– Я не могу. Я твой муж.
Она восприняла это как само собой разумеющееся, подмигнула ему и спросила:
– Мы знаем того, кто должен организовать передачу денег?
– Десяти миллионов?
Хозяин резко переменился. Он постарался как следует запомнить их лица. «Когда-нибудь, – подумал он, – я увижу в криминальной хронике их фотографии. Возможно, за информацию пообещают вознаграждение, и оно достанется мне».
– Погромче, Франк. Нас еще не все услышали. Например, я уверена, парочке за капитанским столиком это тоже ужасно интересно.
– Я думаю, – прошептал Веллер, – этим займется Хуберкран.
Это понравилось Анне Катрине.
– Наш французский коллега, который так любит рыбу?
– Ага. Я его видел. Его и еще двух типов. Одного из них я знаю по курсам повышения квалификации. Он должен будет разыскать цель… Как я слышал.
– Хочешь сказать, ты можешь узнать у Хуберкрана, где и когда будет происходить передача денег?
У Веллера неприятно сжался живот.
– И что тогда, Анна?
– Уверена, он тоже будет при этом присутствовать.
Веллер закивал головой.
– Да, хорошо. Допустим. И что?
– Я изыму его из обращения.
Веллер замолчал и сделал еще глоток чая, который уже почти остыл.
– Это станет бесповоротным концом нашей полицейской карьеры.
Она упрямо кивнула:
– Да, я тоже так думаю. Но прежде, чем ты снова введешь в игру рыбную лавку в Норддайхе, которую мы откроем на моле, давай сперва сделаем нашу работу.
Они пришли к согласию и съели по порции прекрасного рыбного супа, который согрел их изнутри не меньше, чем мысли о том, что они наконец разделаются с убийцей отца Анны Катрины.
Когда они вышли из «Компаса», дождь прекратился. Над ними простиралось ясное звездное небо, и оно поддерживало твердость духа, стоило поднять глаза.
Больше всего Анне Катрине хотелось переночевать с Веллером прямо на берегу, на улице. Сейчас ей хотелось побыть с силами природы. Когда все становилось таким сложным и безумным, близость моря была ей особенно необходима. Она чувствовала, что оно очищает ее, и делает незначительными столько проблем, мнимо важных и раздутых. Но было слишком холодно, и ветер был слишком резким.
Они без труда нашли в отеле «Упстальсбум» комнату с балконом. Оттуда было видно кусочек моря и кафе «Пудинг». Они обнялись и какое-то время просто стояли молча. Потом, зайдя внутрь, Анна Катрина сказала:
– Просто представь, что он убил твоего отца.
Веллер искал в мини-баре пиво.
– Нет, Анна, лучше мне такого не представлять. Потому что я боюсь, что был бы ему благодарен и стыдился бы этого всю свою жизнь.
На следующее утро небо было чисто-голубым, не считая нескольких облачков. Солнце светило в комнату сквозь занавески и разбудило обоих.
Анне Катрине казалось немыслимым положить в рот хоть кусочек, но Веллер настоял: арендовать комнату с завтраком и ничего не съесть приравнивается к нарушению закона области.
Она согласилась выпить кофе, но потом, увидев, как Веллер ест яичницу с беконом и копченого угря, попробовала немного мюсли с йогуртом. Затем внезапно заказала омлет с грибами, луком и сыром и предалась обжорству, словно могла заполнить внутреннюю пустоту круассанами с джемом.
Перед таким количеством съеденного спасовал даже Веллер.
Они совершили прогулку вдоль волн. Дождь деформировал побережье. Из-за капель в песке появились миллиарды крошечных кратеров. Лишь у самой кромки воды, где они шли, волны снова выровняли песок.
Объемные клубы пены лежали у их ног, словно упавшие облака. Под лучами солнца пузырьки сияли всеми цветами радуги.
Анна Катрина остановилась возле одного из таких белых облаков. Она думала об отце. Когда-то он рассказывал ей, что это – пенные короны волн. Волны теряют свои короны снова и снова. Она даже ему поверила и хотела вернуть одной волне потерянную корону.
Ее маме тогда это вовсе не показалось забавным, ей не хотелось, чтобы ее маленькая дочка трогала пену. В ней были химикаты. Результат загрязнения окружающей среды.
Чтобы доказать обратное, ее папа набрал целую пригоршню белой, сияющей пены, подержал на ладони и отпустил.
И теперь Анна Катрина сделала тоже самое. И, словно желая доказать маме, что папа прав, она умыла пеной лицо. Это был вовсе не результат загрязнения моря, а чудесный природный феномен. Пена пахла морем, водорослями и рыбой.
Веллер, изумленно наблюдая за ней, спросил:
– Хочешь, вернемся к Уббо?
– Нет, – решительно сказала она, не глядя на мужа. – Нет, я пока не могу. Может, когда-нибудь, но не сейчас. Нам нужно отправляться на материк ближайшим рейсом, Франк.
Он, скрепя сердце, согласился. Он прекрасно представлял, насколько эта ссора задела Уббо.
– Черт, – хмуро выругался он, – а ведь я любил этого человека.
Анна Катрина растоптала песочный холмик.
– Я тоже, Франк. Я тоже. Как собственного отца.
Они не смогли сразу покинуть остров – оба, не сговариваясь, решили еще ненадолго остаться. И пошли вдоль берега на восток. Через несколько километров им встретилась какая-то пара, но больше никого не было. Они радовались одиночеству.
Мягкое солнце поздней осени грело кожу, и множество маленьких лужиц на песке блестели так ярко, что Анна Катрина зажмурила глаза. Веллер как по волшебству извлек из куртки очки от солнца. Они принадлежали одной из его дочерей. Он протянул их Анне Катрине:
