– Для моей дурной головы они слишком малы.
Она надела очки.
Веллер раскинул руки и восхитился:
– Начало сентября в Остфризии! Мы гуляем вдоль моря, над головой синее небо, а на моей жене – солнечные очки.
Он пытался ее подбодрить.
Хотя в Вангероге запрещен автотранспорт, им навстречу проехало два бульдозера, везущих песок, чтобы высыпать на побережье в восточной части острова. Веллер сразу блеснул познаниями. Остров постоянно уменьшается на западе и растет на востоке. Чтобы бороться с течением, песок постоянно перевозят с востока на запад.
Но даже этим ему не удалось отвлечь Анну Катрину от тяжелых мыслей.
Вдруг мобильный Веллера заиграл «Пираты, вперед!». На дисплее отобразилось имя Тикеттер, и он поспешил ответить.
Анна Катрина встала поближе, чтобы тоже слышать разговор. Хотя этого было и не нужно, потому что телефон Веллера был настроен на максимальную громкость.
– Нашел? – спросил Веллер.
– Доброе утро! Да, спасибо, у меня все отлично, не считая изжоги.
– Ой, Чарли, ну хватит!
Тикеттер с гордостью сообщил:
– Итак, мне удалось найти сайт в интернете, и система безопасности напоминала плохую шутку.
Веллер начал невольно подпрыгивать от радости.
– Значит, ты смог его взломать?
– Ну да. Но это ничего не дало. Все архивы стерты. Кто-то догадался, что мы захотим туда влезть.
Анна Катрина прекрасно поняла, что сказал Тикеттер, но Веллер повел себя так, словно должен был перевести ей эти слова:
– Это ничего не дало, Анна, но мы хотя бы попытались.
Она отвернулась и посмотрела на север, на море. Потом снова повернулась и подняла лицо к солнцу. Ей хотелось завыть.
– Да подожди, Веллер! Не торопись… – Тикеттер сделал эффектную паузу. – Потом я принялся за память самих камер.
– И что?
Тикеттер наслаждался информационным преимуществом перед коллегами, и эффектно преподал свои знания:
– Представь, в этих устройствах есть нечто вроде кратковременной памяти. И там мне удалось обнаружить кое-что действительно ценное.
Веллер вскинул руки вверх.
– У нас есть изображение, Анна, есть!
Анна Катрина повернулась к нему и сняла солнечные очки.
– Пусть он его немедленно мне пришлет!
Чарли Тикеттер откашлялся.
– Ну, все не так просто. Вашего персонажа на записях нет.
– Нет? – обескураженно переспросил Веллер.
– Нет, нет. Я же сказал.
– Что же там записано?
– Ты и Анна, и несколько человек из отдела фиксации следов Лера.
Веллер сделал смущенное лицо.
– Черт, Анна. Мне очень жаль.
Она сделала несколько шагов вперед. Веллер отключился от Чарли Тикеттера и пошел за ней. Она не стала обсуждать произошедшее, а только спросила:
– Как думаешь, Франк, я должна рассказать об этом маме?
– Нет, Анна. Она не в себе. Она этого не поймет…
Внезапно Анна Катрина зарычала на него:
– Конечно, она этого не поймет! Для этого не обязательно быть безумным! Я, вообще-то, тоже этого не понимаю! Как эти идиоты могли отпустить убийцу моего отца?
Веллер вздрогнул. Ее убийственная ярость разозлила его. Только сейчас до него дошло, что она собиралась убить человека. И не видела иного выхода.
Веллер подумал о последствиях, и ему стало плохо.
Они остались на острове еще на какое-то время. Продолжали идти по верхнему променаду, словно предлагали судьбе снова устроить им встречу с Уббо, чтобы поговорить с ним и разделаться с тем вопросами, что лежали теперь между ними подобно минам.
Позднее, когда начал моросить дождь, они поели в «Дюна 17» фрикаделек с луковым соусом и капустой. Веллеру было почти стыдно за то, что ему так вкусно.
Анна Катрина запихнула в себя все без остатка, словно ей было совершенно все равно, что это за еда и какой у нее вкус. Ей просто нужна была энергия. Много, очень много энергии.
В четыре часа они ехали на узкоколейке к паромам. Уже стемнело, и после захода солнца место обрело сказочную, загадочную атмосферу. Хотя на улице было холодно, Анна Катрина не захотела сидеть и пить чай внизу, а предпочла стоять на палубе и чувствовать ветер.
* * *
Серкан Шмидтли, сын турчанки и швейцарца из кантона Ури, с самого рождения жил в Северной Германии. Родился в Веенере, пошел в школу в Эмдене, и в конце концов стал кем-то вроде крестного отца Вильгельмсхафена. Между Доллартом и Ядебузеном едва ли заключались наркосделки, при которых он не входил бы в долю, если только сам их не организовывал.
Он снабжал мотоциклетные клубы, русские банды предпочитали с ним договариваться, швабы боялись его гнева. Власти предоставляли ему свободу действий, потому что он обеспечивал нечто вроде природного равновесия и всегда придерживался правил игры: никаких наркодилеров на школьных дворах и никаких трупов наркоманов в его зоне продаж.
Рассредоточенность сцены позволяла ограничивать наркомафию и держать в страхе банды из Китая, Украины и России.
Серкан Шмидтли оказывал полиции некоторое содействие. Он передал правосудию грабителя ювелирного магазина, который открыл безумную стрельбу прямо на улице, практически на золотом подносе. Такие люди только мешали вести дела.
Тем временем Серкану Шмидтли уже исполнилось пятьдесят восемь. Он сидел в инвалидной коляске. У него были живые лучистые глаза, и он мог решить большинство задач в уме быстрее, чем его сотрудники с помощью своих мобильных.
Даже хотя он больше не чувствовал ног и был парализован практически по пояс, он по-прежнему любил женщин с широкими бедрами. Женщин с меньшим размером одежды, чем 48–50, он просто не признавал. Они были для него девочками.
И сиделку он себе искал по размеру таза. Петра Виганд стала для него абсолютной звездой. Она весила как минимум сто килограмм, носила белый халат с черными чулками и была единственной радостью для глаз Серкана. Он переписал в ее пользу свое завещание. Его кончина должна была сделать ее богатой женщиной, но она этого не знала, потому что его бандитской душе было спокойнее, когда никто не видел выгоды в его смерти.
Официально он платил ей две тысячи евро в месяц, тринадцать раз в году. Он знал, что это не слишком много, и потому каждый месяц доплачивал ей небольшую сумму. Иногда пятьсот, иногда шестьсот евро, в зависимости от положения дел и его настроения.
Он всегда клал деньги за целлофан коробки шоколадных конфет. Таков был их маленький ритуал. Конфеты лежали на столе, и она каждый раз радовалась им, словно совершенно не ожидала подарка, и он должен был минимум два раза заверить ее, что ей это совершенно необходимо, а она минимум два раза отвечала, что это все совершенно необязательно. Потом она разрывала целлофан, с треском сминала прозрачную упаковку и клала комок на стол, где он начинал шевелиться, как живой, и медленно разворачиваться.
