* * *
Она хотела доехать до Ольденбурга на такси. Туристы с багажом, направляющиеся на такси из Лера в Ольденбург не слишком бросались в глаза. Те, кто мог это себе позволить, старались избежать поездки на автобусе.
Два рабочих с чемоданами для инструментов предложили вместе арендовать большое такси:
– Может, мы сможем взять кого-нибудь еще, и поездка на такси не будет стоит заоблачных денег.
Для маскировки, несомненно, совместная поездка с рабочими подходила как нельзя лучше, но она уже успела зайти в туалет и переодеться. Из Санта-Клауса она превратилась в стройную молодую женщину, чьи спортивные ноги в хлопковых колготках с дерзким орнаментом магическим образом притягивали внимание мужчин.
Камера хранения на вокзале казалась ей недостаточно надежной. Она затолкала деньги в коричневую детскую коляску. Кто станет подозревать привлекательную молодую мать, идущую с рождественской ярмарки? Кто захочет будить спящего ребенка?
Она уверенно шла вперед, но мужчины пытались с ней флиртовать, пытались найти подход через ребенка, спрашивали, мальчик это или девочка, просили показать личико и рассказывали о своих детях.
Она отражала все атаки. Малышу нужно поспать. Среди пышных подушек кукольное личико в шапке было почти незаметно.
Она так дрожала, что решила заказать индивидуальное такси. Не хватало еще, чтобы ее кто-нибудь запомнил. Эта безумная женщина, которая срывала с Санта-Клаусов бороды, к счастью, уехала на такси. Не хотелось бы встретить ее снова. Она была абсолютно непредсказуема.
Потом она выбрала самый простой вариант: прошлась с коляской по Леру до рождественской ярмарки, купила еще один пряник, печенья в шоколаде, ветчины и меда. А потом, как ни в чем не бывало, села на ближайший поезд до Нордена.
Здесь она оказалась в совершенно новой ситуации. Ее часть вагона была практически свободна. Только в углу сидела немного печальная пожилая дама, которая ездила к дочери. Она сняла обувь и положила ноги на противоположное сиденье. Увидев молодую мать в колготках с узором, она смущенно убрала ноги и извинительно посмотрела на нее.
Она заправила за ухо свои светлые волосы и дала понять, что ей совершенно все равно. Дама благодарно кивнула и снова положила ноги на сиденье.
После такого поступка, думала она, стоит вести себя подружелюбнее. В глубине души она по-прежнему оставалась сердечным, неравнодушным человеком и могла простить окружающим маленькие недостатки.
Какое облегчение, что все сложилось так хорошо. Возможно, они почувствовали ее решимость выполнить угрозу. Она уже боялась, что ей придется действительно это сделать.
Но теперь это все уже было неважно. Может, конечно, ей подсунули фальшивые деньги. Но об этом она очень скоро узнает.
Если все уже позади, думала она, нужно как-то избавиться от биологического оружия. Но как именно? Можно просто спустить все в унитаз или отнести в пункт сбора ядовитого мусора.
Пожилая дама вдруг оживилась. Она словно очнулась от кошмарного сна и повернулась к молодой матери, чтобы начать разговор. Ей очень хотелось посмотреть на малыша, но она получила жесткий ответ:
– Нет, малышка спит. И я рада, что она наконец замолчала. А то орала как резаная.
Воздух в вагоне вдруг резко загустел. Дама снова надела ботинки. Она была очень чувствительной. Она уже получила порцию дурной энергии от своей дочери, и это было уже слишком. Она почувствовала нечто чудовищное. Нечто недоброе.
Нужно было срочно уйти подальше от этой энергии. Она натянула ботинки, коротко кивнула молодой женщине и отправилась в последний вагон.
* * *
Они собрались вместе, как на заседание уголовного суда. Готовые вынести чудовищный приговор.
Старший полицейский советник Дикманн, с узкими губами, белым лицом и дергаными движениями, как у плохо управляемой марионетки.
Слева от нее Отто Нюссен. В его прическе не осталось ничего ангельского, и он производил впечатление слегка одичавшего человека. Не мужчина, не женщина – двуполое существо, внешне спокойное, но полное ненависти и отчаяния.
Справа от него доктор Кайзер. Он сидел прямо, подчеркнуто правильно, с безупречно завязанным галстуком и в белоснежной рубашке с акульим воротником. Он продолжал носить короткую стрижку, словно хотел, чтобы его волосы торчали, как антенны, чтобы лучше чувствовать, что происходит вокруг. Он не удостоил Анну Катрину даже взглядом и демонстративно ее не замечал.
Прокурор Шерер тоже был там. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, волнуясь, что люди из министерства отодвинут его на второй план и он утратит свою значимость. Он сидел на стуле, словно паук, поджидающий, пока в его сеть попадется добыча. Анне Катрине казалось, что у него слишком длинные конечности, совершенно не подходящие к телу. Его адамово яблоко резко выдавалось вперед и постоянно подпрыгивало, хотя Шерер ничего не говорил, а лишь очень внимательно наблюдал.
Хуберкран стоял в углу, прислонившись к стене, словно не решался занять место, потому что еще не знал, какова его позиция на этом трибунале. Сесть ли среди обвинителей? Среди судей? Или отправиться на скамейку обвиняемых, как Анна Катрина?
В коридоре послышались быстрые шаги, и все молчали, словно нужно было дождаться решающего человека.
Анна Катрина знала, что это Веллер. Она узнавала его по походке, особенно когда он спешил и хотел ворваться куда-то, как ураган. Он бежал, не сгибая коленей, и его движения напоминали военный парадный шаг.
Он влетел в комнату и сделал глубокий вздох, словно там было недостаточно воздуха. Он хотел быть рядом, и это ее успокаивало. Муж, который прибежал в подобной ситуации на помощь, чтобы быть рядом, почти превращал поражение в победу.
Дикманн дала понять Веллеру взглядом, что ему следует сесть, но при этом сказала:
– Я не приглашала вас на это совещание, господин Веллер.
Веллер сел рядом с Анной Катриной. Доктор Кайзер громовым голосом объявил начало трибунала. К изумлению Анны Катрины, он не обратился к ней и вообще не обратил на нее никакого внимания, а накричал на Хуберкрана:
– Мы договаривались о передаче денег без осложнений! Как вы опишете произошедшее, господин Хуберкран?
Хуберкран отодвинулся от стены, но остался стоять.
– В целом, хорошо, – ответил Хуберкран. – Мы позаботились, чтобы у него, – он показал на Нюссена, – не отобрали деньги раньше времени. Он оказался точно в согласованное время в согласованном месте. Вымогатель получил деньги. Считаю, что в целом мы прекрасно справились с поставленной задачей.
Кайзер пытался сохранить самообладание.
– В целом?.. Знаете, как я это называю? – он говорил громче, чем собирался. – Да вы, черт подери, облажались! Пересадка на автобус! Флешмоб Санта-Клаусов! Повелись, как идиоты!
Казалось, старший полицейский советник Дикманн не испытывает никаких эмоций. Ее лицо было словно вырезано из дерева и подходило к ее кукольным движениям. Она только переводила взгляд с одного оратора на другого, стараясь ничего не пропустить и ничем не показать свое согласие с той или иной стороной. Она всегда старалась демонстрировать объективность, то есть вести себя именно так, как будет полезнее для ее карьеры. Именно так Анна Катрина оценивала ее поведение и потому презирала эту женщину до глубины души.
