Веллер не любил, когда свидетели задавали ему вопросы, но ему почему-то не хотелось выглядеть перед Кхалидом дураком, и он ответил:
– Кажется, Гретхен напоила мать снотворным, чтобы провести ночь с Фаустом.
– Точно, – подтвердил Кхалид, – но вы упустили кое-какие мелочи. Гретхен забеременела, а ее мать умерла от снотворного. На самом деле этот «Фауст» – страшный роман. Потом она убивает своего внебрачного ребенка, от отчаяния, что Фауст ее бросил. И за это ее публично казнят. Гёте придумал все это не просто так, во Франкфурте действительно была казнена за убийство ребенка некая Маргарета Брандт. Гёте стал свидетелем казни, и так у него появилась идея «Фауста».
Веллер выразил свое восхищение.
Анна Катрина спросила:
– Вы изучаете литературу или управляете пиццерией?
Кхалид ухмыльнулся. По нему было видно, что он думает. Он об этом не говорил, но из-за арабской внешности его интеллектуальные способности частенько недооценивали. Некоторые считали себя умнее его только из-за другого цвета кожи и его кривого носа. И он с удовольствием доказывал им обратное.
– Мы не просто служба доставки. У нас лучшая пиццерия в городе.
– Вы очень хитрый мальчик, – заметила Анна Катрина. – Говорите просторечиями и ошеломляете глубокими знаниями.
Кхалид подмигнул.
– У меня есть подруга, которая изучает литературу. Она может говорит о подобных вещах целыми днями. Она так очаровательно картавит. У меня каждый раз замирает сердце, когда слышу ее голос. Люблю, когда она рассказывает про книги, находит связи и рассказывает о них. Тогда мир кажется мне не таким безумным, не таким беспорядочным.
Веллер показал на Анну Катрину, словно хотел ее отрекламировать:
– Она собирает детские книги.
Потом показал большим пальцем на себя:
– Я предпочитаю криминальные романы.
– Ну, тогда вам понравится «Фауст»! – рассмеялся Кхалид.
Они зашли в пиццерию, и Кхалид им все показал.
Голос, вполне уместный на хеви-метал-концерте, прогрохотал:
– Две пиццы с тунцом, одну без лука, вторую с двойным луком. Гавайскую с паприкой, большую грибную, две «Четыре сыра», одну «Наполи».
Анна Катрина обратила внимание, что в пиццерии работают красивые девушки. Возможно, поэтому Кхалид так элегантно себя вел в своем дорогом костюме. Она представила, как на нем будут смотреться жирные пятна или капли жидкого сыра. Не похоже, чтобы Кхалид собирался паковать пиццу или вытирать со стола. Он полностью исполнял роль босса. Возможно, он был рад, что Тумма больше нет?
– После смерти Тумма вы будете управлять фирмой? – спросила Анна Катрина.
– Вы что, из промышленной инспекции или здравоохранения? – Кхалид задал встречный вопрос таким голосом, словно там могли работать только слабоумные.
– Нет, но меня интересует юридическая ситуация.
Кхалид повернулся к ней и объяснил:
– Я вложил сюда деньги. Мне с самого начала доверили дела этой фирмы. Мы с Туммом были партнерами. Он понятия не имел о кулинарном деле. Вы что, думаете, мы теперь от всего откажемся? Оставим всех этих людей без работы? Шесть человек работают в постоянном штате, еще шестеро – на полставки. Наши конкуренты только этого и дожидаются. Но с чего бы?
– Есть наследники? Завещание?
Кхали ударил себя по груди.
– Эй! – теперь он обращался к Веллеру, а не к Анне Катрине. – Майк был мне братом. Да! Я любил его, как брата. Он разбил мне сердце, когда повесился. Я постоянно спрашиваю себя – почему. Почему? Все было хорошо. У него были деньги, женщины. Признание. Почему он так поступил? Можете объяснить мне?
Веллер пожал плечами.
Из кухни послышался сердитый женский крик:
– Лук! Мне нужен лук! Срочно почисть лук и убери мобильный! Телефоны на кухне запрещены!
– Мы можем где-нибудь спокойно поговорить? – спросила Анна Катрина.
Кхалид указал на столик на четырех персон. На нем лежали кружевные салфетки. В середине стояли бутылка кьянти, перечница и несколько зубочисток. За столиком напротив сидел мужчина с редкими волосами, который, по прикидкам Веллера, весил как минимум сто пятьдесят, а то и сто восемьдесят килограммов. Ножки стула под ним рискованно прогибались. Он выбрал один из стульев без подлокотников. Веллер уселся в тот, что с подлокотниками.
Толстяк прямо-таки медитировал над своей пиццей и ел каждый кусочек с закрытыми глазами. Веллеру это напоминало попытку самоубийства, словно толстяк пришел сюда объесться до смерти. После каждого куска он делал глоток красного вина, причмокивал языком и отрывал следующий ломоть своей гигантской пиццы с двойным сыром и утопающими в нем кусочками чесночной колбасы и говядины.
Веллер заставил себя отвести взгляд.
– Значит, ваши сотрудники могут радоваться, что их рабочие места сохранятся, – сказала Анна Катрина.
Кхалид кивнул.
– Да. Они все работают здесь с удовольствием. У нас хороший внутренний климат. Мы как одна семья. Что я могу вам предложить? Ведь вы мои гости.
От запаха пиццы Веллеру жутко захотелось есть, но Анна Катрина лишь строго на него посмотрела.
– Пожалуй, стакан воды для меня, – попросила она и указала на Веллера, – и…
– Тогда я буду эспрессо, – пробурчал Веллер.
Кхалид кивнул официантке, которая уже стояла возле столика, готовая исполнить желания гостей.
Веллер посмотрел ей вслед и спросил:
– Вы набираете девушек из модельного агентства или все-таки с биржи труда?
Кхалид откинулся назад, раскинул руки и сказал:
– Это часть нашей успешной стратегии бизнеса. Глаза тоже едят. Понимаете, готовить пиццу может практически каждый. Но у нас еще есть красивая внешность, неважно, ест ли человек пиццу здесь или заказывает на дом. Кто захочет, чтобы к его двери привозил пиццу прыщавый старик? Это ведь может совершенно испортить аппетит! – Он наклонился через стол, похлопал Веллера по плечу и сказал: – Ничего личного насчет стариков!
Веллер посмотрел на Анну Катрину и сказал:
– Довольно.
Послышался писк кофемашины.
Анна Катрина положила на стол фотографию Эске Таммены и спросила:
– Вы знаете эту женщину?
Он взял фотографию и долго, тщательно ее рассматривал.
Красивая официантка принесла воду для Анны Катрины и эспрессо для Веллера.
Анна Катрина повторила вопрос:
– Вы ее знаете?
– Я пытаюсь вспомнить, госпожа комиссар, я не хочу ввести вас в заблуждение. Ведь вы бы не задали мне этот вопрос, если бы это было неважно?
