«Я должен уронить ее. Тогда я наброшусь на нее и как только доберусь до шеи – она мертва».
Бейсбольная бита опустилась ему на голову с глухим ударом.
* * *
Хайке Циль не выдержала. Она не стала писать на «Фейсбуке», но позвонила в кафе «Тен Кате». От волнения она дрыгала правой ногой, словно играла какая-то очень быстрая музыка.
У нее внутри все сжалось. Она боялась, что не сможет выдавить ни слова. И дважды неправильно набирала номер.
Хайке сделала глоток воды, побежала в туалет, поняла, что ей туда не надо и снова попыталась позвонить. После второго гудка трубку в Нордене взяла Моника Таппер и представилась:
– Кафе «Тен Кате», Таппер, добрый день.
При звуках дружелюбного голоса сестре Хайке сразу стало легче.
– Меня зовут Хайке Циль. Я прочитала на «Фейсбуке» сообщение Йорга Таппера. Наверное, это ваш муж?
Моника заволновалась:
– Да, мы ищем подругу, Анну Катрину. Вам что-нибудь известно?
Хайке откашлялась.
Моника Таппер открыла дверь офиса и помахала рукой в пекарню.
Йорг, который в этот момент украшал четырехъярусный свадебный торт марципановыми цветами, понял по выражению лица жены, что случилось что-то важное и требуется его участие.
Он сразу подошел к ней и тоже прижался ухом к телефону.
– Кажется, она в нашей клинике.
– С ней все хорошо? – забеспокоилась Моника.
– Где? В какой клинике? – допытывался Йорг.
– Мы находимся в Ганновер-Кирхроде. Клиника Фройд-Адлер для травматических пациентов. Я точно не уверена, но… Меня могут сильно наказать за этот звонок… У нас частная клиника, и иногда здесь лечатся телезвезды и политики, если у них возникают проблемы…
Моника продолжила разговор с Хайке Циль, пытаясь ее успокоить, а Йорг тем временем уже звонил Веллеру.
– Клиника Фройд-Адлер для травматических пациентов в Ганновер-Кирхроде, – сказал Йорг.
Больше объяснений не потребовалось. Веллер лишь коротко ответил:
– Спасибо, Йорг, – и положил трубку.
Он не стал спрашивать: «Откуда ты знаешь?» Не стал спрашивать: «Информация точная?» Он лишь громко зарычал: «Как быстрее всего добраться до Ганновера?»
– На вертолете, – коротко предложил Уббо Гейде у него за спиной.
Веллер отказался от этой идеи, простонав:
– Да, отлично. Думаешь, Дикманн одолжит нам вертолет?
– Нет, – холодно сказал Уббо, – это сделаю я.
– Ты… Но ты ведь больше не шеф криминальной полиции, Уббо… Ты…
– Официально, нет, но некотором смысле я еще на борту, – возразил Уббо и набрал привычный номер. Больше двадцати лет он звонил сюда и вызывал вертолет для особых нужд. Уббо и его голос были им знакомы. Все было просто. А когда какой-то новичок засомневался: «Уббо Гейде? Разве он не на пенсии?», все остальные лишь недоуменно пожали плечами.
– Если Дикманн узнает, что мы в курсе, к моменту нашего прибытия Анны Катрины уже может там не быть, – с легкой дрожью в голосе сказал Уббо. Поэтому он заявил, что его нужно доставить на Норденей. И ухмыльнулся в ответ на недоуменный взгляд Веллера:
– Пилот узнает настоящее место назначения только в воздухе, Франк.
Веллер покрепче ухватился за руль. Кажется, поезд тронулся. Наконец!
Ему нравились четкие решения Уббо.
– Сначала мы заберем Анну Катрину, – пояснил Уббо, – а потом решим все правовые и служебные вопросы.
– Уббо, – сказала Карола, – я так тебя люблю.
– Я тоже! – воскликнул Веллер.
– Франк, ты не можешь пойти туда в одиночку, а я со своим креслом вряд ли смогу тебе помочь. Возьми Руперта и Сильвию.
Веллер кивнул. Он был готов исполнить любое требование Уббо, потому что твердо знал: Уббо полностью на стороне Анны Катрины. К тому же, несмотря на пенсию, он оставался для Веллера кем-то вроде тайного шефа. И сейчас это доказал.
* * *
Санитар Бобби Браун питал бешеную ненависть к Анне Катрине. Было всего две женщины, которых он ненавидел еще сильнее: его бывшая и его мать. Как он считал, обе постоянно унижали его, использовали и манипулировали. Постоянно думали только о себе и собственных желаниях. Но не о нем.
Но Бобби все равно продолжал разыгрывать перед матерью роль любящего, благодарного сын. Бывшую в конце концов сплавил другому мужчине. Но этой Анне Катрине Клаазен он себя больше в обиду не даст. Она ударила и оскорбила его. Черный синяк все еще болел.
Он был доволен, что поведет ее на лечение. Надеялся, что она будет сопротивляться. Ему очень хотелось сделать ей что-нибудь эдакое, на что он никогда не решился бы с бывшей или с матерью. Лучше всего – поколотить мерзавку и смотреть, как она воет от боли. Еще, конечно, будет приятно прижечь ее кожу сигаретой. Но этого он не сделает. Он не настолько глуп.
Доктор Шнеебергер уволит его. Во-первых, он воинствующий противник курения, а во-вторых, воспринимает близко к сердцу душевное и физическое благополучие даже самых безнадежных пациентов.
Анна Катрина лежала на кровати, полностью одетая, но в одном носке.
– Ну, сладкая, я должен отвести тебя на вечеринку к доктору Шнеебергеру. Надеюсь, ты не создашь нам сложностей. Или ты опять хочешь надеть ту прелестную смирительную рубашку, которая тебе так идет?
Он над ней наклонился. Она почувствовала запах сигарет.
Он широко ухмыльнулся.
Анна Катрина засунула правую руку под подушку и выпятила губы, словно хотела получить от него поцелуй. А потом Бобби Брауну на затылок со шлепком приземлился туго набитый носок.
Бобби Браун фыркнул и повалился на Анну Катрину. Он был тяжелым и потным, а его кожа пахла чем-то кислым. Лицо Бобби столкнулось с лицом Анны Катрины. Они стукнулись зубами. У Анны Катрины треснула нижняя губа.
Она попыталась его спихнуть. Ей удалось просунуть колено ему под живот и упереться в жировые складки. Она сбросила с себя отключившегося санитара. Он упал с кровати, сломав правую руку и два пальца.
Анна Катрина постаралась восстановить дыхание и наконец, встала. Склонилась над Бобби Брауном и обыскала его. Он был безоружен.
Она почувствовала легкое головокружение. Не стоило долго стоять в согнутом положении. Ее кровообращение сходило с ума.
Анна сделала еще один большой глоток воды и открыла дверь в коридор.
Снаружи было удивительно тихо. Покой напомнил Анне Катрине воскресные утра в Нордене, на улице Дистелькамп – те часы, когда еще не работали газонокосилки, в квартире пахло чаем и кофе, и было так тихо, что она слышала шум велосипедных колес, когда по узкой дорожке вдоль ее изгороди проезжали дети.
