Теперь обстановка здорово улучшилась, есть фисташковые меренги, милый чайник с белым чаем и официант, от чьего зада я никак не могу оторвать взгляд. Но вынуждена с прискорбием сообщить, что пока не привыкла сдабривать чай мальцовым молоком. Есть в этом что-то неправильное! Молоко должно быть густым, сладким, и всё. А в мальцовом молоке есть пряная нотка. У него привкус такой… резкий. Полагаю, я вскоре его распробую. В конце концов, оно мне необходимо. Всем нам. Мы рабы Венеры, где оно сочится из молчаливых китов, дрейфующих на некотором расстоянии от берега. Без мальцового молока нам здесь не продержаться. Понимаете, дело в плотности. Если пренебречь молоком в чае, кости станут лёгкими, как солома для шляпы, за год или два, и ты сыграешь в ящик под аккомпанемент ирландской цуг-флейты
[32]. Так что я помешиваю чай, всё помешиваю и помешиваю, но вкус как и прежде однозначно чудовищный.
Давным-давно я играла в Конрада и Карлотту с соседским мальчиком, сыном непритязательного младшего преподавателя астрономии – понятно, почему он трепетал от возможности пережить эту историю. Не думаю, что Конрад и Карлотта в своей капсуле делали и половину тех вещей, которые я делала среди персиковых деревьев с… ох, как же его звали? Люциус. Или Лоуренс. Лоуренс! От латинского Laurentius, что означает происходящий из города Лауренциум, расположенного недалеко от Рима.
Ну так вот, я пропустила ту первую стремительную волну переселенцев. Вечно такое случается. Самое лучшее всегда достаётся предыдущему поколению. Но я не так уж сильно опоздала, чтобы не испытать чувства принадлежности к истории! Вот я сижу, пишу в своём зелёном блокнотике и одновременно терзаюсь размышлениями по поводу того, по карману ли мне миска ухи из морского ангела, чтобы насытить желудок, ввиду того, что я (наконец-то!) получила роль в новой ленте Штерна, но мне ещё не заплатили. Я знаю, я ничуть не сомневаюсь, что мой маленький дневник однажды кто-то прочитает, и не только ради того, чтобы догадаться, как затащить меня в постель. Его прочитают, потому что я актриса эпохи раннего синематографа и в каком-то смысле поздней межпланетной эмиграции. Мне и делать ничего не надо, чтобы быть интересной! Заказала она эту уху из морского ангела или нет? Был ли вкус тимьяна таким же, как дома? (Хотя речь идёт о кустике, который мы называем тимьяном, но это местное лунное растение никак с земным тимьяном не связано. Впрочем, если уж на то пошло, «морской ангел» тоже не с Земли – мы так называем местных длинных чешуйчатых тварей с бритвенными рылами и шестью рудиментарными лапами, потому что в «Савое», милсдарь, не подают уху из лунных монстров!) Напомнил ли ей аромат ухи о невинном детстве в колыбели человечества?
Ну, вообще-то, не особенно.
Так или иначе, мы все ведём дневники. Все мы писаки и болтуны. Потому что знаем, что будущее следит за всем и всё записывает. Поэтому я вам, мистер Будущее, всё расскажу про Конрада и Карлотту, на тот случай, если вы по невнимательности поместите их куда-нибудь не туда.
Я сказала, что пропустила первую волну эмиграции, не так ли, мистер Будущее? К моменту, когда я появилась на сцене, все планеты обзавелись стихийными поселениями, похожими на шумных детишек, и в каждую воткнули какой-нибудь флаг. На пикнике империй ты был никем, если не владел планетой. Луны, пусть и миленькие, просто миленькие, – всего лишь утешительный приз. Китайско-русский Марс. Сатурн, поделенный между Германией и Австро-Венгрией. Французский Нептун. Американский Плутон. Испанский Меркурий. Оттоманский Юпитер. Все в наличии, все учтены – кроме Венеры. Этой малышкой никто не владеет, потому что она нужна всем. Дорога к звёздам вымощена договорами. Если я хотела остаться англичанкой, могла выбирать между Луной, Ураном или любым из моря спутников. Но я и не думала выбирать. Для таких, как я, есть только Луна! Кто захочет мёрзнуть на Уране, где нет ни единого папарацци?
Я собирала свои орешки, как прилежная белка, снимаясь в рекламе и время от времени танцуя шимми на какой-нибудь отвратительной сцене. Да будет вам известно, что я стала лицом дезинфицирующего средства «Премиум от доктора Годдарда» и рафинированного сахара марки «Маленький бриллиант» – и всё на протяжении двух недель! В эти же самые две недели я по вечерам играла в театре «Синий слон» Ариэль – в той постановке «Бури» на сцену выходили только женщины и, в основном, обнажённые. Просто кошмар, до какой степени блёстки прилипали к соскам. Они были зелёными ещё месяц после того, как копы прикрыли нас по обвинению в непристойности. «Ну и ладно», – сказала я в тот раз и говорю сейчас. Я слишком много пила и слишком мало ела, со мною приключилась маленькая неприятность из-за помощника режиссёра, и с этим пришлось разбираться; что-то я втягивала носом, а что-то – через трубку, но что уж говорить о былом. Я готовилась к лучшей роли. Пыталась заполучить лакомый кусочек. Очень пыталась. Посещала прослушивания, которые устраивали мистер Уайльд и мистер Ибсен – хвост очереди из претенденток на то, чтобы покашлять за сценой в постановке Чехова, уходил за угол квартала. Но бесстыдная правда такова, что из всего, чем ты обладаешь, самый большой заработок приносят сиськи, и только после того, как я некоторое время проработала полуобнажённой вакханкой (мне доставалась голова Пенфея три ночи из пяти – или четыре, если у Сюзанны в том месяце появлялся дружок), удалось урвать куш.
Я присоединилась к толпам в Кенсингтонских садах. Прошла мимо статуи Питера Пэна и протянула руку, чтобы коснуться его, как делали тысячи. Полагаю, уже миллионы. Его поставили всего год назад, но ступня почти стёрлась. От второй звезды направо,
[33] мальчик мой. О’кей. Саквояжи, тёплые шмотки; послеполуденное солнце, похожее на тошнотворную овсяную кашу, пялится сквозь кроны лип. Пушка возвышалась надо мной. Не издав ни звука, я вошла внутрь, чувствуя себя маленьким ребёнком, который смотрит на громадного отца и не понимает, хвалить его сейчас будут или отчитывать. Корабль, на борт которого я взошла, назывался «Безверхие башни Илиона», и это заставило меня ухмыльнуться
[34]. Я огляделась по сторонам и увидела целое море флэпперов – девушек с обесцвеченными волосами, в танцевальных туфельках, с губами карминового цвета. Мы все заявились сюда ради целого дня полёта в тесном корабле со множеством мужчин, каждый из которых был рад сообщить: детка, я режиссёр, садись-ка рядом. Это было похоже на прослушивание. Прослушивание, которое смотрел целый мир, желая увидеть, примет ли нас Луна или, сделав круг, вышвырнет как статистов после съёмок в массовке и «главной роли» на отельной кровати, где продюсер в цилиндре проверяет актёрские способности с помощью своего члена.