Мой наполненный цветочными лепестками желудок от ужаса и восторга кувыркнулся; мой череп как будто завозился под кожей. Тело человека в маске было несомненно телом мужчины – гибкого, здорового, лишённого признаков возраста, но мужчины, одетого в пёстрый наряд волшебника, тунику, узкую в талии и бёдрах, расширяющуюся к плечам. Чёрные волосы, обрамляющие маску, были длинней, чем когда-либо носила Северин, ниспадали густыми локонами, словно у какой-нибудь Джульетты на сцене, словно у дикарки, у Медузы, у льва. Музыка пузырилась и пенилась вокруг меня. Он поднялся со своего трона. Юнец и дева распростёрлись у его ног, протягивая руки ему вслед, желая, чтобы он остался. Лицо Северин подплыло ко мне, двигаясь сквозь танцоров и плутов, дудочников и прохвостов. Словно никого больше рядом не существовало, Безумный Король Плутона стиснул меня в объятиях, прижал к себе, прошептал мне на ухо глубоким голосом, который я похоронил на дне памяти – грубым голосом, хрупким голосом, неправильным голосом, совсем не её голосом, но произнёс этот голос те слова, которые я страстно желал услышать от неё:
– Анхис, Анхис, ты пришёл домой.
Из личного киноархива Персиваля Альфреда Анка
[СЕВЕРИН АНК стоит посреди перепутанных проводов на съёмочной площадке «Похищения Прозерпины». Статисты в костюмах вампиров бродят вокруг неё, трогают грим, болтают, вытаскивают зубы, чтобы покурить. Она очень маленькая – может, четыре года или пять. На ней чёрное платье с чёрным бантом и чёрные чулки. Её лицо выкрашено в мертвенно-бледный цвет. Она глядит снизу вверх на демонического ледяного дракона с усами-мечами и зубами-сосульками, огромную марионетку, которой управляет прославленный ТОЛМАДЖ БРЕЙС со своей командой. СЕВЕРИН не видит, что это её дядя Мадж дергает за ниточки куклы. Дракон возвышается над нею. Она настойчиво и тихо глядит в его глаза из оловянной фольги, сцепив руки за спиной и покачиваясь на пятках.]
СЕВЕРИН
Это ты сожрал тот большой старый город?
[Ледяной дракон торжественно кивает. Верёвки, на которых он подвешен, скрипят.]
СЕВЕРИН
Какой же ты плохой. Тебя надо наказать.
[Ледяной дракон опять кивает. ТОЛМАДЖ, расположившись прямо за кадром, дёргает за ниточки и приводит в движение блоки, отчего белые как снег плечи-буфы чудовища опускаются, как будто ему очень стыдно. Сам кукольник едва сдерживает смех.]
СЕВЕРИН
Почему ты это сделал? Мне кажется, если бы ты был поумнее, то подождал бы, пока город не растолстеет немного. Ты же не мог им насытиться! Он был такой малюсенький.
[ТОЛМАДЖ не может ответить; чудищу суждено оставаться немым, так что у изобретателя не было причин выдумывать устройство, которое позволило бы огромному кринолиновому телу заговорить.]
СЕВЕРИН
Папа говорит, поселенцы выкопали слишком глубокие ямы и разбудили древнее сердце Плутона. Но у тебя на носу невысохший клей, так что я сомневаюсь, что ты и есть древнее сердце Плутона.
[Ледяной дракон сотрясается от беззвучного хохота ТОЛМАДЖА. СЕВЕРИН приподнимается и вытирает клей большим пальцем. Потом она шепчет в огромную, усыпанную блёстками ноздрю куклы.]
СЕВЕРИН
Я тебя прощаю. Я тоже бываю голодной.
«И море в тот же миг припомнило…»
[62]
(«Оксблад Филмз», 1941, реж. Северин Анк)
СОПРОВОДИТЕЛЬНЫЙ МАТЕРИАЛ:
ЗАПИСЬ 8, СТОРОНА 1, НАЧАЛО 0:12)
С1 ИНТ. ЛОКАЦИЯ № 19 НЕПТУН/ЭНКИ – ПАЛУБА НАБЛЮДЕНИЯ ЗА ШТОРМАМИ, ДЕНЬ 671. НОЧЬ [29 НОЯБРЯ 1939 г.]
[ПОСТЕПЕННОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ демонстрирует балкон, покрытый коркой соли и ярко-зелёными коралловыми наростами. Его завитки, цветочные мотивы и колонны напоминают о балюстрадах Нового Орлеана. Заржавелые фонари висят на длинных цепях, похожих на цепи Джейкоба Марли, отбрасывая бело-синий свет на бурное кобальтовое море, которое покрывает всю несказанно огромную поверхность Нептуна. Балкон накрывает полупроницаемый стеклянный колокол; капли дождя стучат по хрусталю и скатываются вниз, но порывы морского ветра проникают сквозь преграду – впрочем, это пустяк в сравнении с ураганными ветрами снаружи, способными убить любого человека на своём пути быстрей, чем удар молнии. Тихий, скрежещущий, ровный грохот Энки, плывущего по своему экваториальному маршруту, оттеняет каждое сказанное слово.]
СЕВЕРИН АНК
Город Энки – это ещё и корабль, возможно, самый большой из всех, что когда-либо выходили в море. Он огибает планету за десять лет, следуя за скорбным эхо Гольфстрима, текущим более-менее прямо, изящно обходя белый шквальный узел матери штормов, от которой происходят все прочие циклоны этого мира. Этот балкон и тысячи ему подобных выпячиваются, словно пузыри, на наружной стене нептунской столицы. Что бы ни происходило в этом городе – любая работа, любые амбиции, любой декаданс – населяющие его души всегда возвращаются к этим наблюдательным пунктам: к приютам паломника, к уютным очагам, к месту ночного дозора. Они приходят посмотреть на шторм. Встретиться с ним взглядами. Тратя час или восемь часов, – или, в случае некоторых старожилов, всякий миг, который не уходит на сон или еду, – жители Энки тянутся к этому первобытному зрелищу, чтобы увидеть, как их мир изгибается, извивается во власти постоянных океанических бурь, чтобы стать свидетелями вечного водоворота, который и есть древнее сердце Нептуна.
[Камера показывает лишь синеву. Монструозные волны хлещут небо цвета индиго, придавленное тучами. Барашки на волнах достигают высшей точки и разбиваются; тени водорослевых лесов размером с Азию легко скользят и пляшут под водой. Но масштаба осознать невозможно, поскольку в обозримом пространстве нет земли. Может, это Тихий океан, а может – Женевское озеро. Но это не то и не другое. Лишь когда в кадр неспешно вплывает рыболовецкое судно и, миг спустя, справа по борту от него поверхность воды рассекает какой-нибудь левиафан неизвестной породы, гейзером выплёскивая море в богатый метаном воздух, наступает момент истины, от которой мутит. На Земле есть города, которые размерами уступают этому берилловому зверю, обросшему ракушками.]
СЕВЕРИН (голос за кадром)
Энки – странник; он следует за приливом. Конечно, в этом море есть и другие корабли: Мананнан, Снегурочка, Ис, Лайонесс, Секвана. Но по сравнению с Энки все они – карлики.
[СЕВЕРИН кладёт руку на перила балкона. Коралл под её пальцами сморщивается и отодвигается в сторону. Она выглядит измождённой – под глазами тёмные круги, кожа как будто истончилась.]
СЕВЕРИН
Тишина – самая редкая ценность на Энки. Ухо никогда не отдыхает; двигатели, которые своим рёвом оживляют город, зовут и отвечают, зовут и отвечают, и нет этому конца.
