Внутри меня всколыхнулось старое навязчивое желание сказать правду – такое неудобное, такое пагубное для моего занятия.
– Я ничего этого не помню, Максимо.
Он дёрнулся, заслышав своё настоящее имя.
– Я не помню ничего до того момента, как она схватила меня в Адонисе, а после… одни осколки. Мгновения. Больше ничего. Мои «воспоминания» – если понимать их как серию событий, которые происходят упорядоченно, в которых есть некое уважение к причинно-следственной связи и которые разворачиваются более-менее в реальном времени, – начинаются только на Марсе. В доме Эразмо в Маунт-Пэнлай. Всё, что было до того, госпиталь на Луне, гасиенда на Меркурии, оно… словно в тумане. Сцены выпадают. Я помню лицо Северин. Её голос. Я помню её смех. Я помню, как Марианна кричала. Я помню запах какао и красное море. Почему бы тебе не рассказать мне, что случилось? Вот зачем я здесь.
Варела недоверчиво изучал моё лицо. Наши маски были обращены друг к другу, ничего не открывая. Умный ход. Похоже, на Плутоне придумали кое-что важное и нужное. Теперь, когда у меня есть маска, я точно не захочу её снимать, здесь или где-то ещё.
Наконец он вздохнул.
– Я не имею дела с неприукрашенными истинами. Украшения – вот что имеет смысл. Вот что делает их правдивыми. Дай мне достаточно света, и я сделаю что угодно. Заставлю тебя поверить во что угодно. В призраков, фей, вампиров – просто скажи, чего тебе надо, и я сделаю это реальным. Просто скажи, чего ты хочешь, и я устрою так, что оно как будто случится.
Он вцепился в мою руку. Ногти у него были длинные.
– Ты понятия не имеешь, на что я способен. Я заставил тебя поверить в это место. В смерть и тигров. Я заставил целую планету поверить, что я их король. Оглянись вокруг: это остров лотофагов, и я самый голодный из них.
– А как быть с мёртвой девушкой? Там ведь была настоящая девушка, которую убили тигры?
В голосе Варелы проскользнули едва слышимые нотки веселья.
– Магу не положено раскрывать все свои секреты.
Он вскочил, крутанулся вокруг одной из толстых колонн кровати и хлопнул ладонью по стене. Комната как будто задрожала от силы его эмоций.
– Что-то должно быть настоящим, знаешь ли. Нечто настоящее должно закрепить магию. Смерть – самая настоящая из всех вещей, какие только существуют. Смерть скрепляет всё прочее. Ты поверишь во что угодно, если поверишь в смерть. Как только кто-то истечёт кровью у тебя на глазах, что ж, всё может случиться. Ты на краю сиденья. Напряжение, напряжение – всё внутри тебя как будто становится на дыбы. Я по части смертей настоящий ас. Всегда им был. – Варела стукнул ладонью по двери, и она треснула, взметнулись облачка пыли. – Хочешь знать, как я встретил Северин? Я работал в цирке её матери. То есть Люмен Мольнар, последней матери. Я был магом. Престидижитатором. Фокусы с ножами, разрезанные пополам девушки, исчезновения. Я любил свою работу. Я отправился на Сатурн с Люмен и всей труппой – даже с обезьянами. И, господи боже, нас полюбили на Сатурне. Мы собирали полные залы в каждом грошовом театре Энума-Элиш – их даже не заботило, какое представление мы даём, они просто очень изголодались по зрелищам, очень-очень. Знаешь, люди готовы поступиться хлебом ради хорошего зрелища. Да чего уж там, на поверку они готовы отдать даже последние крохи! А поступив так, думают, что сделка была хорошая. Этот голод идёт глубже и ощущается острей, чем нужда в хлебе. И тут мы такие приплыли, словно гуси в подливе. Они нас вылакали. Облизывали пальцы досуха и стучали по столу, чтобы принесли добавку. – Он сорвал один из оранжевых гобеленов со стены. Ткань поддалась легко, словно гофрированная бумага, и плавно опустилась на пол. – В половине случаев было видно, что кролика я прячу в штанах, но это никогда не имело значения. У меня было больше сатурнянок, чем у тебя чашек чая, мальчик мой, и ещё больше выстроились в очередь, которая заворачивала за угол дома, ибо я слишком устал, чтобы уделить внимание всем. В Элиш Северин отдали бы ключи от города, если бы у них таковые были. Всё, что только ей хотелось – любой доступ, любой транспорт, что угодно. Потому что она привезла цирк, и это было лучше золота. На внешних мирах от скуки можно самым натуральным образом сдохнуть.
Я ничего особенного собой не представлял до Сатурна. Обычный поставщик дешёвых фокусов. Но я учился. Я познавал науку фонарей. Обман зрения, мальчик мой, обман зрения. В творении всё лишь обман зрения – единственная разница между адом и раем заключается в том, кто зажигает свет, кто владеет выключателем, кто знает режиссёрские указания. – Варела повернулся и растоптал камин, ночной столик, милый маленький секретер, на котором я сделал свои предыдущие записи. Они рассыпались, словно стена сухой кладки, словно пепел, не больше похожие на красное дерево, металл и лак, чем на них смахивала моя собственная плоть. – Пару раз Северин выходила на сцену со мной, была моей девушкой в ящике. Она глядела на меня с доверием, безграничным, как обещание. Ты себе и представить не можешь. Ты считаешь её своей, потому что она позволила тебе сыграть беспризорника в какой-то убогой сцене класса «Б», но она не твоя – ты даже не узнал её по-настоящему; для тебя она просто лицо. Я видел это лицо под своими ладонями в ящике, похожем на гроб; я видел, что она целиком и полностью уверена, что я никогда не причиню ей вреда, что я всегда буду её защищать. И я видел, как это лицо скрылось под водолазным шлемом с тем же выражением, изгиб губ и прищур глаз ничуточки не отличались. Но доверилась она не мне, не Эразмо, не Амандине или Марианне или любому из тех, кто оберегал её на любой из посещённой нами планет. Нет, она доверилась… Венере. Кадешу. Своей грёбаной исключительности. И погляди, что случилось.
Я отодвинулся в угол комнаты, ближе к занавешенной двери в ванную, где пряталась Цитера. Я понятия не имел, как выбраться, как разминуться с его яростью, как попасть в какое-нибудь более безопасное место. Я сумел прошептать:
– Но что же случилось? Что случилось на самом деле?
– Ничего! Ничего! Она была ничем, и ничего случилось. Ничего случается. Ничего – только это и случается всякий раз. Ты глядишь на это место и видишь дворец: слонов, грифонов, чертово колесо, свет, свет повсюду. Ты глядишь на девушку в маске, она кричит, и ты думаешь, что она умерла. Я говорю тебе, что это остров лотофагов, и ты даже не задумываешься о том, чтобы перестать жрать лотос. – Варела перевернул тарелку с инфантой, чьи лепестки уже начали заворачиваться и коричневеть. – Тебе всё кажется таким простым. Ты и она, и больше ничего. Я в твоей истории статист. Ну так вот, мальчишка, ты сам – статист в моей истории. Ты жертва надувательства, выбирающая карты из краплёной колоды, которую сдал я. Суть фокусов в том, что играть надо честно. Надо показать зрителям всё, что собираешься сделать, прежде чем начать. Надо сказать в лицо, что ты собираешься им солгать. Показать свои инструменты – поглядите, как они сияют! Показать девушку – смотрите, какая она невинная и милая в своём наряде с блёстками! Показать ножи. Заявить: «Я разрежу её пополам, а вы будете аплодировать». А потом надо сдержать слово. Если ты хоть немного хорош в своём деле, потрясение будет сильней, потому что они знали, что будет, – но никто и никогда не верит человеку на сцене!
