Анхис и Цитера подхватывают с барной стойки подносы с коктейлями и, улыбаясь, начинают их разносить.
– Добрый вечер! – восклицает Анхис, и его сильный, глубокий голос, голос ведущего актёра, эхом отражается от сырых стен, поросших мхом. – Добрый вечер, и добро пожаловать на мою маленькую вечеринку. Я так рад, что все вы смогли прийти! Знаю, кое-кому из вас пришлось совершить долгое путешествие, но вы наконец-то дошли до финала! Это он и есть – добро пожаловать! Чувствуйте себя как дома! Расслабьтесь, закиньте ноги повыше и позвольте себе заслуженную выпивку!
Крупный план. Регулируем объектив. Ещё ближе. Ещё.
Что видит Анхис Сент-Джон?
– «Розовая леди» для тебя, папа, – говорит великий детектив и изящным движением протягивает фужер Эразмо Сент-Джону, человеку, который его вырастил, всё ещё сильному и широкоплечему, словно портрет Геракла. На яркой чёрной коже нет морщин, и она утратила бумажную тонкость последних дней на Марсе; он такой, каким был 17 ноября 1944 года: двадцативосьмилетний, влюблённый, не испытывающий недостатка ни в близости, ни в деньгах. – Настоящий джин, привезён из Лондона. И «буравчик» с давленой мятой и французской лавандой для тебя, мама… ну же, ну же, я настаиваю. Это моя вечеринка, и у меня есть право тебя баловать. – Он вкладывает хрустальный бокал в узкую руку Северин Анк, которая сидит, скрестив ноги, одетая в чёрное шёлковое вечернее платье, обшитое по краям вороньими перьями и с разрезом на бедре. На плечи накинута лётная куртка; она курит сигару. Одна тёмная, подведённая карандашом бровь изумлённо приподнимается.
Эразмо наклоняется, чтобы поцеловать её. Она касается пальцем кончика его носа. Её кожа мигает и потрескивает там, где соприкасается с его кожей; она чёрно-белая, фильм во плоти.
– Спасибо, милый, – говорит Северин. – Право слово, не стоило.
Цитера падает на колени к лихому красавцу. Он целует её в щёку. Тридцать семь лет, самый расцвет, глаза обжигающе чёрные и скулы будто с картины Эль Греко – он выглядит в точности так же, как вечером накануне появления некоей серебристой корзины у его дверей. С ним делят кушетку две женщины. Цитера вручает им угощение.
– Тут у нас «Авиация» для Анка-старшего, «Беллини» для милой Мэри Пэ, а для Мадам – «Олд фешен», верно? В нём мадридские лимоны, Перси, честное слово; настоящие персики из Греческого государства в вашей шипучке, Мисс Пэ; гавайский сахар и цедра калифорнийского апельсина в вашем неимоверно крепком напитке, Максин.
Мэри Пеллам смеётся – смех её сладостен, как фонтан из ирисок, – и тыкается носом в ухо Мадам Мортимер. У них одинаковые короткие русые волосы, тонкие как сладкая вата, но Мортимер явилась на вечеринку в лучшем чёрном дорожном костюме, в то время как Мэри, семнадцатилетняя и сладкая как клементин, одета в нечто короткое, золотое и флэпперски-легкомысленное, помада у неё на губах лавандового цвета, а ноги босые.
Анхис быстро скользит к длинной кушетке, пёстрой, как молочная корова, и покрытой мхом, похожим на изморось. Мох выпустил розовато-лиловые споры. Они пахнут тёплым ореховым пирогом.
– «Пина колада» с сочным клинышком ананаса из Квинсленда для моего уважаемого мистера Бергамота! «Змеиный укус» для Марвина Мангуста – спасибо, что прибыл так быстро, – и «Бренди Александр» – естественно, в чаше для пунша – для Каллиопы – Беззаботного Кита!
Мультяшный осьминог в гетрах и монокле обворачивает расписанное вручную ярко-зелёное щупальце вокруг ножки коктейльного бокала. Весёлый анимированный мангуст хватает свою пинту обеими проворными скрюченными лапами. Анхис ставит хрустальную чашу для пунша на столик для закусок, чтобы карикатурный кит мог окунуть свою бирюзовую голову в выпивку. Каллиопа сидит как леди: подняв дружелюбную, огромную, ясноглазую голову; опустив длинный, безобидный дельфиний хвост. Из её дыхала безостановочно бьёт фонтан молока, приносящего здоровье, – он словно цветочек на шляпе.
– Эй, – говорит Марвин Мангуст, – разве ты не был марионеткой? Или мне на ум пришёл какой-то другой чувак?
– Я перешёл в анимацию после четвёртого фильма, – благосклонно отвечает мистер Бергамот. – Хотя на самом деле хотел быть режиссёром.
– Не надо профессиональных разговоров, – предупреждает Каллиопа, хлопая длинными ресницами на мальчиков.
– И мы не забыли о чтимых, любимых и чудесно нездоровых, – провозглашает Цитера. – Хорошо, что сегодня они с нами.
– Спят мёртвым сном, но всё же стали душой компании – мы ценим то, какой долгий путь вы преодолели, чтобы этим вечером присоединиться к нам! Не переживайте, пирог подадут после празднества! – Анхис опускается на одно колено перед мужчиной и женщиной, у которых тёмные волосы, очень похожие на его собственные; он одет в летний костюм, она – в белое льняное чайное платье. Она сидит криво, набок; у неё сломан позвоночник. Он надел элегантную шляпу-котелок, чтобы спрятать разбитый череп. Пара сияет от радости и краснеет от того, что находится в центре внимания.
– Сперва, – говорит Анхис, и голос его переполнен чувствами, – бутылка бордо 1944 года для моих матери и отца. Надеюсь, вы не возражаете, что я назвал тех двоих мамой и папой. Семейные отношения иногда бывают очень запутанными. Но я знаю, откуда пришёл. Большей частью. А вот вино пришло из долины Луары. – Он прикладывает руку к щеке и громко шепчет: – Это во Франции.
Пейто и Эрзули Кефус целуют сына, гладят его лицо, восхищаются его ростом, его уверенностью, его отличным костюмом.
– Как хорошо ты выглядишь! Мой малыш совсем взрослый, – говорит Эрзули и вытирает глаза.
– Мы гордимся тобой, сын, – говорит Пейто с той особой грубоватостью, которая маскирует мужские слёзы.
Цитера Брасс выбирает на лакированном подносе узкий зелёный бокал с выпивкой.
– «Кузнечик» для моего дорогого, милого Арло, – нежным голосом объявляет она.
Мужчина в водолазном костюме – с квадратной челюстью, широкими плечами и в разбитых очках – улыбается так, словно только что удачно проинвестировал миллион долларов. По обеим сторонам улыбки из его рта льётся солоноватая вода с камешками и слизью. Он не может удержаться. Он так рад видеть её. Одна его ступня отсутствует, лодыжка оканчивается изжёванными окровавленными лохмотьями.
– Цит! Что привело такую милую девочку, как ты, в такое место? – Арло Ковингтон, сертифицированный бухгалтер, целует свою прежнюю начальницу в щёку.
Анхис движется к следующему в очереди.
– Макс! Ах ты старый сукин сын! Я уж было собрался отправляться за тобой на Плутон, но раздобыл твой номер. И за это тебе полагается… банановая «Маргарита»! Я прав? Старина Гораций, тебя-то и спрашивать не стоит, да? «Писко сауэр», друг мой. Перу – и никаких гвоздей.
Гораций Сент-Джон, чьи ноги перевязаны шёлковыми лентами, чтобы удержать раздробленные кости в каком-то подобии нормального положения, пожимает руку Анхиса. Одно из его рёбер торчит из воскресного костюма, словно белый корсаж. Он подмигивает:
