СЕВЕРИН
Кто она?
БЕРГАМОТ
Это я. Мой дебют на большом экране. Мальцовые киты живут во всех местах, которые были или будут существовать. В каждом месте, где есть жизнь, мы выглядим по-другому. Думай об этих местах как о съёмочных площадках, если так проще. Огромных, бесконечных, замкнутых реальностях, где возможно что угодно, но действия, – совершённые в, скажем, «Атомных всадниках с Марса» или Вселенной 473-a, – не влияют ни на какой другой мир – допустим, Вселенную 322-цэ или «Девушку, которая рассмешила Судьбу». Сто миллионов съёмочных площадок – большая такая студия. Всё существование целиком.
На твоей площадке мы – мальцовые киты. Вариант, как выяснилось, не совсем удачный. Наше молоко не предназначалось для того, чтобы из него делали мороженое. Через шесть-семь поколений люди будут выглядеть очень интересно. Но мы не вмешиваемся. Мы не сопротивляемся ходу событий ни на одной из съёмочных площадок.
На другой площадке мы похожи на горы. Это безопаснее. Ещё в одной мы – несколько молотков в сарае одного конкретного плотника. Плотнику больше всего нравится сандаловое дерево. Он не знает, почему ни разу не воспользовался этими конкретными молотками. На площадке, которую ты видишь сейчас, мы выглядим как она.
СЕВЕРИН
Что с тобой случилось?
БЕРГАМОТ
Что со мной случилось, то случилось на совершенно другой съёмочной площадке. Там мы выглядим как красный цвет. Я тяжело заболел. В этом никто не виноват. Никто ничего не сделал, чтобы это случилось, по крайней мере, не специально. Для нас причинно-следственная связь лишена смысла. Корова перевернула горшочек с клеем – может, это убило мальцового кита. Может, не убило, но убьёт через полтора миллиона лет с этого момента. Я начал кашлять. Мой кашель породил эхо, а оно – собственное эхо. Ты тоже болеешь – представь себе, что у меня корь. Я молод; те из нас, что посильнее, её бы даже не заметили. Я убежал от своей болезни. В том месте я перестал бежать. Я так устал.
[МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА падает на каменистую почву плутоновской пустоши. Сцена изменяется. МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА падает на марсианскую землю. И этот Марс тоже отличается от нашего Марса. Кенгуру не купаются в лучах солнца на горе Пэнлай, нет ни продавцов манго, ни луноцветов. Ничего, кроме пыли и красного неба. Воздух ядовит. МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА ползёт, впиваясь ногтями в камни. Её настигает медленная смерть. Она умирает с плачем и криками. К концу её рот полон красной пыли.]
БЕРГАМОТ
Там я умер.
СЕВЕРИН
[прищуривается] Это что, долина Мангала?
БЕРГАМОТ
Да. Но другая долина Мангала. В том месте, которое я тебе показываю, жить можно только на Земле.
[Камера демонстрирует Солнечную систему без электрических огней – светится только один мир. Тёмный Марс, Нептун, Венера, Луна, и все они на много, много миль дальше, чем известно нам. Никакого Восточного Экспресса, никакого Большого Центрального Вокзала, никаких ярких пушек, стреляющих во тьму. Все миры мёртвые и пустые, без воздуха, океанов, рек и деревьев. СЕВЕРИН прижимает ладони ко рту.]
СЕВЕРИН
Ох… О Господи. Какое ужасное, одинокое место. Ни бизонов, ни Энки, плывущего в океане, ни цирков на Сатурне, ни кино на Луне. Как может мир быть таким? Как они могут в нём жить?
БЕРГАМОТ
Ты когда-нибудь видела кинофильм?
СЕВЕРИН
Издеваешься.
БЕРГАМОТ
Но ты ведь знаешь, как выглядит кинофильм?
СЕВЕРИН
Мы в загадки играем?
БЕРГАМОТ
Кинофильм – это лента. Длинная, длинная лента, на которой тысячи картинок. Каждая чуть-чуть отличается от другой, и потому, когда просматриваешь картинки очень быстро, они как будто движутся. Но когда фильм идёт, тысячи картинок по-прежнему остаются на ленте. Они просто кажутся одной картиной. Существует миллион миллионов кадров, каждый из которых лишь чуть-чуть отличается от соседних, и мальцовые киты движутся сквозь эти кадры, как ожог от сигареты в углу экрана. Каждый кадр – это мир, это вселенная. В одних полным-полно пантер. В других все постоянно танцуют. Некоторые так печальны, что, сдаётся мне, поглядев на них, ты бы расплакалась и не могла остановиться, ибо они намного печальнее этого мира с его перенаселённой Землёй. Ты, Венера, твой возлюбленный, твой корабль, Луна и твой отец – всего лишь один кадр, и кадров этих куда больше, чем двадцать четыре в секунду.
В этом кадре всего один живой мир. И вот тут я умер. Иногда во время смерти мы производим много грязи. Части моего тела разнесло по всем возможным реальностям. Там чешуйка, тут воздушный пузырь, отросток на пляже возле посёлка под названием Адонис. На протяжении смерти меня сотрясали конвульсии. Заболев, я дрожал в лихорадке, и моя лихорадка приключилась не только на этом Плутоне, но и на известном тебе, в городе под названием Прозерпина. Когда я умирал, я кричал от боли, и мой крик слышали не только на этом холодном Марсе, но и в городе под названием Энио. Когда мы болеем, то забываем о приличиях. Мне стыдно.
СЕВЕРИН
Если ты умер, как же мы разговариваем? Я мертва?
БЕРГАМОТ
Я бы предпочёл, чтобы ты не была мёртвой.
СЕВЕРИН
Речь о нас обоих, дружок.
БЕРГАМОТ
Этот осьминог, что сидит рядом с тобой, просто часть моего тела, вынесенная на берег, как и прочие. Он в конце концов растворится, как и остальные. Я бы хотел, чтобы ты смогла остаться навсегда с нами, здесь, на дне морском.
СЕВЕРИН
Но я не могу. Мне надо обратно. Есть люди, о которых я должна заботиться.
БЕРГАМОТ
Ты испарилась в момент контакта. Ты не можешь отправиться назад, только вперёд. «Назад» и «вперёд», в любом случае, бессмысленные слова. Но ты по-прежнему можешь заботиться о тех, кто тебе дорог, если хочешь.
Ты не понимаешь, что такое мальцовый кит. Ты никогда не видела мир так, как видим мы. Кое-где мы выглядим как камера. Как глаз, который делят между собой три женщины. Как история о том, как увидеть и быть увиденным.
[На экране парад изображений и сцен, накатывающих друг на друга, словно волны. ЭРАЗМО в маленькой комнате с эспрессо, на его лице – мука, гнев и изнеможение. МЭРИ ПЕЛЛАМ спит рядом с зелёным существом с львиными лапами. МЭРИ – ребёнок в Оксфорде. ПЕНЕЛОПА оставляет корзину на ступенях большого особняка. ПЕРСИ и ВИНЧЕ спорят из-за сценария, плавая голышом в одном из лунных озёр. ПЕРСИ и ФРЕДДИ ссорятся; ФРЕДДИ убегает с пистолетом ПЕРСИ, стреляет в ТАДДЕУСА ИРИГАРЕЯ, плачет. МОД ЛОКСЛИ и ЭЛДЖЕРНОН Б. смывают кровь с пола. ЭРАЗМО и АНХИС едят печенье на Марсе, смеются. ЭРАЗМО и КРИСТАБЕЛЬ утром бегают трусцой вместе. МАРИАННА спит в морфиновом тумане. МАРИАННА поёт дракону САНЧО ПАНСЕ в лучах обжигающего солнца. СЕВЕРИН, очень маленькая, пытается понять, кто кому рассказывает историю. И много ещё сцен проносится мимо, целые миллионы. Войны, которые в одной вселенной происходят раньше, в другой случаются позже, но всё равно происходят. Огромные ракеты вместо аэропланов; битвы, растянувшиеся из-за транзитных окон и орбит, пока строй флотилий не разваливается на части, которые дрейфуют в ночи; больше и больше; человеческие тела стремятся дальше, за пределы Солнечной системы, наполняясь молоком и звёздным светом, пока из их пупков не прорастают молодые побеги папоротника, на которых раскрываются цветы; праправнуки играют с КЛАРОЙ, не понимая, чем она когда-то являлась; и так далее; пока СЕВЕРИН не начинает плакать; пока она не прячет лицо в ладонях.]
