– Он тебе что-нибудь говорил? – спросил Пушкин-младший актрису Ларису.
– Целовал он меня, лобзал. Давно со мной такого не было, барин, уж лет десять как никто меня не ублажал. А он мужчина пылкий, уж так старался. Il m’a pris comme unejeune mariee!
[6] Только когда обнимал, плезир мне делал, все другим именем меня называл.
– Чьим именем?
– Ее, – актриса вздохнула. – Меланьей называл. Что же это такое, барин? Что же это делается?
Пушкин-младший промолчал.
– А кровь на рубашке, на которую вы смотрите, и правда из раны его могла брызнуть, когда он по стене кулаком ударил, – объявила актриса Лариса.
– По какой стене? – спросил Мамонтов.
– По этой, – актриса указала глазами. – Я ему из поэмы, что мы играли, прочла: «Аврора в нимфе чистоту Лилеи сплела с кармином розы огневой. Смущен Амур: что впору Галатее снег пурпурный иль пурпур снеговой?» Он слушал, в окно смотрел на вьюгу. А потом как по стенке ударит кулаком! Может, с этого и кровь брызнула.
– Ты это сейчас придумала? Ты его выгораживаешь? – строго спросил Пушкин-младший
– Нет, нет, барин. Все так и было.
Снег пурпурный… Клавдий Мамонтов вспомнил пятна крови на снегу в овраге. Пурпур снеговой… кровь на ковре у кровати, а за окном снег, снег…
– Еще что-то про барыню он тебе говорил? – Пушкин-младший продолжал допрашивать.
– Не до разговоров нам было в постели, прямо скажу. Douceur et chalenr
[7].
– Ладно, с этим пока все, если еще что вспомнишь, скажешь мне. И полицмейстеру потом все расскажешь, – Пушкин-младший помолчал секунду. – Теперь вот о чем хочу тебя спросить. Вас приглашали в особняк барона Корфа на Святках играть представление?
– Да, барин. Отыграли мы с большим успехом. Даже сами не ожидали.
– А живые картины представляли? – быстро подключился к допросу Клавдий Мамонтов.
– Картины – нет, – старая актриса усмехнулась. – Забраковали нас. Старые клячи мы, для таких дел уже не годимся. Девиц для этого пригласили отдельно.
– Каких еще девиц?
– Из веселого дома, – актриса снова усмехнулась. – Там же античность надо изображать. Нашли девиц для картин красивых и с телами упругими, не то что у нас, старух из труппы.
– И всех их красили золотой краской?
– Не всех. Краску у нас из реквизита брали. Но красили не всех. Избранных, кто богов представлял олимпийских.
– А Макар, лакей барыни, тоже участвовал в живых картинах?
– Конечно, из-за него их и затеяли. Там есть на что поглядеть, полюбоваться, барин.
– И кто же… кто эти картины живые затеял, кто велел краской мазать? Барон Корф?
– Может, и он, но все действо ставила она.
– Кто она? – нетерпеливо спросил Пушкин-младший, вмешиваясь в допрос.
– Мадемуазель Аликс.
– Аликс?
– У нее талант к постановкам. Она и «Полифема с Галатеей» нам поставила, сама поэму отыскала в библиотеке нашего барина старого.
– Ты видела живые картины? Что там представляли?
– Не видели мы, барин. Нас, актеров, на хоры услали за занавес, за ширмы. Мы лишь представляли «Галантную Индию», на своих инструментах играли. Это зрелище не для всех, как видно. Только для избранных гостей, которых барон в свой особняк в ту ночь пригласил.
– А барыня ваша присутствовала на том представлении? – спросил Мамонтов.
– Нет, не приглашали ее. А Макар-то как был в золоте, в шубу голый завернулся и по снегу ушел домой под утро уже. Видела я его. Ушел, потому что знал – она бесится, по нему с ума дома сходит.
– Кто? Барыня? Меланья Андреевна? – тихо спросил Мамонтов.
– А то кто же, барин.
– Но затем он в особняк Корфа возвращался?
– Этого я не знаю, барин. Нас со двора попросили утром, как карнавал-то святочный угомонился.
– И давно Макар при барыне состоял? – спросил Пушкин-младший.
– Она его увидела в театре нашем, взяла к себе, еще когда барин старый, муж ее, жив был, но уже в параличе лежал. Макар вырос в труппе. И родители его были актеры, знала я их. Анета, мать его… Может, читали вы, господа хорошие, повесть господина писателя Герцена – «Сорока-воровка». Пронзительная вещь, так житье наше актерское описал он точно и со слезой. И все чистая правда. Это ведь про нас он написал. Как-то давно, при барине Скалинском, приезжал в имение, где театр наш играл, знаменитый актер Щепкин. На его глазах вся эта история разыгралась. И поведал он ее через несколько лет господину писателю. Анетой ее так и звали, барин, как в повести. Макара она родила от аманта своего, тоже актера, но барину нашему Скалинскому казалось, что его это сын. Поэтому он его отличал – учил в детстве, учителей ему нанял хороших. А когда Анета забеременела опять, и было ясно уже, что не барин тому виной, но амант ее пылкий, он его в солдаты отдал, разлучил их. А ее запер как холопку свою. И она родами умерла в горячке. И младенчик умер. Макар же остался сиротой при театре. Красотой он своей в нее, в Анету… и в отца, тот красавец, героев играл – Гектора, Ахилла. А она хорошая была актриса, редкая. Не завидовала я ей никогда, нет. Жалела ее всегда…
Она умолкла. Снег за окном валил густой пеленой.
Пушкин-младший открыл дверь и пригласил поручика Дроздовского назад в номер.
– Вынужден просить вас оставаться здесь, в своей комнате, до приезда полицмейстера. И не предпринимать опрометчивых попыток уехать, даже если распогодится, – объявил он сухо. – Рубашку вашу я изымаю как улику. И оружие. А у дверей снаружи оставляю караул.
Поручик Дроздовский снял пенсне.
– Когда все это закончится, господин мировой посредник, я пришлю к вам своих секундантов.
– Если до этого на каторгу не угодите за двойное убийство, – отрезал Пушкин-младший. – Ты, Лариса, забирай вещи свои и уходи отсюда сейчас же. Тебе нельзя здесь больше находиться.
Старуха-актриса заколыхалась, кутаясь в свою простыню, подхватила с пола корсет, юбку, тулуп. Маску золотую забыла.
Ее поднял с пола и вежливо подал ей Клавдий Мамонтов.
И в этот миг в дверь номера заглянул солдат пожарной команды, запыхавшийся и взволнованный, – из тех, кого Пушкин-младший дал в сопровождение горничной.
– Ваше высокоблагородие, пожалуйте сей же час в номер вернуться во флигель!
– Что там еще?
– Обстоятельства, доложу вам, чрезвычайные!
Глава 20
Сватовство
Меланья, вопреки ожиданиям Кати, не осталась в гостиной вместе с мужем, а вышла за Катей и Мамонтовым на террасу с панорамными окнами, подошла к Кате и, как Макар, легонько взяла ее за локоть, отводя к окну.
