В 2007 году большая белая акула напала на серфера по имени Тодд Эндрис. Группа бутылконосых дельфинов образовала вокруг него защитное кольцо. Эндрис добрался до берега и остался жив. В 1997-м команда венесуэльской рыбацкой шхуны не могла найти моряка, упавшего за борт. Час спустя спасатели на моторной лодке увидели двух дельфинов, которые приблизились к ним, потом быстро отвернули, снова приблизились и снова отвернули – и так несколько раз. Капитан уже обыскал этот район, но решил последовать за животными. Они нашли моряка, живого – с помощью дельфинов. Элиан Гонсалес, шестилетний беженец с Кубы, стал знаменитым в 2000 году после того, как их лодка перевернулась, его мать вместе с остальными беженцами утонула, а он сам два дня плыл на автомобильной камере. Люди, которые его спасли, видели дельфинов, сопровождавших измученного мальчика. Элиан рассказал: когда у него закончились силы и пальцы начали разжиматься, дельфины вытолкнули его на камеру. Он говорил, что чувствовал себя в безопасности только тогда, когда видел рядом дельфинов.
Возможно, все это всего лишь инстинктивная реакция на страдания млекопитающего, рефлексы, выработавшиеся для того, что помогать другим дельфинам, но ошибочно направленные на людей. Но иногда дельфины поступают с людьми так, как никогда не поступают друг с другом, – это неестественное для них поведение и полностью ориентированное на людей. «Я часто наблюдала, как дельфины подплывают к нашим катерам, стоящим на якоре, и хлопают по ним хвостом перед шквалом или сильным штормом», – рассказывает Дениз Херцинг. Если объяснение, что дельфины предупреждают и оберегают исследователей, кажется вам выдачей желаемого за действительное, подумайте вот о чем: после того, как у Херцинг порвался якорный трос и катер унесло, дельфин по кличке Блейз «направился к якорю и кружил на этом месте, пока мы не вернулись назад и не подобрали потерянный якорь. Благородный жест со стороны представителя другого вида».
Проблема в том, что все эти истории плохо задокументированы, непоследовательны, страдают от субъективной интерпретации, и поэтому их легко отвергнуть.
Но попробуйте отвергнуть такое свидетельство. В один из туманных дней биолог Маддалена Беарци наблюдала за знакомой группой из девяти бутылконосых дельфинов, которые искусно окружили косяк сардин около пирса Малибу. «После начала пира, – пишет она, – один из дельфинов внезапно покинул круг и на полной скорости устремился прочь от берега. Через мгновение остальные дельфины бросили добычу и присоединились к нему». Бросить еду – это очень странно. Беарци последовала за ними. «Мы удалились не меньше чем на три мили от берега, когда дельфины вдруг остановились, образовали большой круг и остались в таком положении». И тогда Беарци и ее помощники заметили в центре круга из дельфинов неподвижное человеческое тело, это была девушка с длинными белокурыми волосами. «Мы вытащили ее из воды, полностью одетую, лицо ее было бескровным, губы синими. Согретая одеялами и телами исследователей, она пришла в себя». Потом, уже в больнице, Беарци узнала, что эта восемнадцатилетняя девушка отплыла подальше от берега, чтобы совершить самоубийство. Она выжила.
Подобные свидетельства – это серьезно.
Прорыв – это не подтверждение того, что мы уже знаем. Это нечто неожиданное, чего мы не могли себе представить, нечто такое, что вызывает изумление и требует новых объяснений. Это нечто такое, что многие люди отвергают или осуждают. Пока оно не оказывается истиной. Поэтому я не тороплюсь не только верить, но и отвергать. Многие рассказы заставляют меня присоединиться к категории тех, кто говорит: «Я просто не знаю». А это не так просто.
Если человек несколько десятилетий посвятил наблюдениям за животными, его свидетельства нельзя недооценивать. Дельфины, печально сопровождающие катер с умершим на борту, другие дельфины, прерывающие трапезу, чтобы окружить самоубийцу в нескольких милях от берега… Людям очень трудно понять, что это значит.
Как объяснить факты неожиданного перемирия, одностороннего мира? Мне кажется, что от признания отсутствия агрессии до идеи, что косатки сознательно приняли решение сопровождать, а иногда и защищать потерявшихся людей, огромное расстояние. Что думают косатки? Как получилось, что все живущие на свободе животные договорились о миролюбии по отношению к нам? Может быть, вопреки нашему непомерному самомнению древние «невежественные суеверия» коренных народов – это не суеверия, а точное отражение действительности? Их ненаучные представления стали результатом долгого опыта проживания рядом с косатками, а также более объективны, чем то, что можем предъявить мы: предрассудки, гарпуны, пули и необоснованные страхи. До того как познакомиться с этими историями, я был настроен скептически. Теперь моя уверенность поколебалась. Я отказался от неверия. Непривычное для меня чувство. Эти рассказы словно открыли двери, которые я запер, двери к величайшему достижению разума: простому чувству восхищения и открытости к переменам.
Не беспокоить
Дома, в кабинете, Кен подключает камеру к компьютеру. За годы, которые он посвятил наблюдениям за косатками, техника совершила стремительный скачок от черно-белой пленки до цифровой фотографии. Что еще изменилось?
– Мы им уже надоели, – говорит Дэйв. – Они прошли ту стадию, когда хотели общаться с каждой лодкой.
– А если они захотят приблизиться к нам, – прибавляет Кен, – то непременно появятся копы.
Кен часто свистел особым образом: «мой опознавательный свист» – так говорит он. Чтобы помочь косаткам узнать его. Теперь ему нельзя так делать.
Раньше можно было отстреливать косаток, преследовать и ловить их без разрешения властей. В наши дни незаконно даже свистеть. Нельзя делать ничего, что «может изменить их поведение».
Джазовый музыкант, новатор (и наш общий друг) Пол Винтер играл на саксофоне Баха в специальную стальную трубу, прикрепленную к борту надувной лодки Александры Мортон. Огромный самец по кличке Красавчик отделился от проплывающего стада, приблизился к нам и плыл рядом, пока Пол не закончил играть. «Когда музыка смолкла, – писала Мортон, – Красавчик издал долгий, протяжный свист, выдохнул и исчез».
Теперь это незаконно.
Конечно, недопустимо, когда участники холостяцкой вечеринки преследуют косаток, кричат и бросают в них банки из-под пива. Но иногда меры защиты животных выглядят чрезмерными – и направленными против тех, наблюдать за кем очень легко, то есть против исследователей.
– Это плохо, – говорит Кен, – потому что мы интересны косаткам. Границы этого интереса могут простираться дальше, чем мы можем представить.
Если косатки хотят взаимодействовать на собственных условиях и в удобное для них время, значит ли это, что мы все равно их беспокоим?
– Я категорически утверждаю, – подчеркивает Кен, – что никогда не беспокоил ни одну косатку. Я решительно на их стороне.
Мы делим эту планету с существами, чей любознательный разум мирно стремится к нам. Мы отвечаем тем, что строим барьер якобы для их защиты, одновременно уничтожая их пищу и разрушая их слух. Что это – дьявольский план? Нет. Просто недомыслие. Человеческий мозг этого не постигает.
