Я не скажу, о каких существах говорит мой друг Даррел Фрост. Попробуйте догадаться. (Позже я раскрою тайну.) Даррел работает куратором в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке. Он может брать своих питомцев на работу. Когда я впервые прихожу к нему в кабинет, он представляет их мне: «Покрупнее, с выступающей челюстью, – это Мад. А у Гермеса сломанная спина и эпилепсия. Когда Мад волнуется, он пританцовывает на месте, раскачиваясь из стороны в сторону. До того, как год назад уволилась наша секретарша Айрис, они бежали к ней в кабинет за угощением. Мад кусал манжеты на брюках Айрис, чтобы привлечь к себе внимание. Вчера она заходила, и даже после нескольких месяцев разлуки они заволновались. Когда наш добровольный помощник Денни приходит с ними поиграть, они буквально сияют. Денни и Айрис разговаривают с ними, и они, похоже, очень любят общаться».
– Кормлю их только я, и поэтому можно предположить, что так они должны реагировать на меня. Ничего подобного. Боюсь, моя забота воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Айрис и Денни упрекают меня, что я мало с ними разговариваю. Что касается индивидуальности, то Мад похож на маленького ребенка и проявляет огромное любопытство, когда в мой кабинет приходят люди. Он хочет проверить, не желают ли люди поиграть с ним. Он скребется в дверь, пока его не впустят. Мад любит мексиканскую музыку и, заслышав ее, начинает кружиться. Когда Мад совсем отбивается от рук, Айрис просто дотрагивается до его носа заостренным кончиком карандаша, и он очень расстраивается, бросает свое занятие и начинает дуться. Всего лишь легкое прикосновение, но он знает, кто здесь главный. Он мог бы без труда выгнать Айрис из комнаты, но его явно расстраивает ее неодобрение.
Самое забавное, что они знают свои имена, но, если вы застанете их за тем, что делать не разрешается, и позовете их, они будут смотреть в сторону, избегая зрительного контакта. Однажды Мад очень тихо вошел, очень тихо открыл дверцу маленького холодильника, в котором я хранил их овощи, и принялся за салат. В конечном счете я заметил его и стал наблюдать. Так тихо он никогда себя не вел. Мад знал: если его застанут на месте преступления, то отберут салат, – и поэтому старался не привлекать моего внимания. И – черт возьми! – когда я закрыл дверь холодильника, он жутко разозлился. Устроил небольшую истерику, дергаясь туда-сюда, а потом убежал назад, в кабинет Айрис, чтобы побыть с ней.
Однажды я сидел в своем кабинете, и мимо двери проехала Айрис на своем стуле – он у нее на колесиках. Мад толкал стул с секретаршей по коридору. Ей это нравилось. Ему тоже. Айрис сидела за письменным столом, а он вошел и вытолкал кресло вместе с Айрис из кабинета. Не раз и не два Мад и Гермес проявляли ревность, хитрость, продажность, волнение, стремление принадлежать к чему-то – поведение, характерное для двух- или трехлетних детей. Они понимают, что такое иерархия, и у них, как у собак, формируется сильная привязанность к «хозяевам».
Все время, пока продолжался рассказ, мы смотрели на Мада и Гермеса.
– Иногда с ними трудно, – с улыбкой прибавляет Даррел, – но по большей части они очень милы.
Я спрашиваю, сколько они весят.
– Мад весит около сорока пяти килограммов. – Даррел с любовью и восхищением смотрит на них. – А Гермес – тридцать восемь, из-за проблем со здоровьем. Они еще молодые. Вес взрослых особей этого вида может достигать ста пятнадцати килограммов. Средиземноморская черепаха – самая крупная из всех сухопутных черепах, крупнее только некоторые особи с Галапагосских и Сейшельских островов.
Неудивительно, что рептилии стали делом всей жизни Даррела, наблюдать за взаимоотношениями – это его награда за установление взаимоотношений.
Проще признать индивидуальность у таких общественных животных с высоким интеллектом, как человекообразные обезьяны, слоны, волки и дельфины. Конечно, у собак тоже есть характер – от невротического до почти возвышенного. Удивляет (пока вы не познакомитесь с ними ближе), насколько яркой бывает индивидуальность животных и как часто она у них встречается. Если бы вы работали с соколами, то заметили бы, что у каждого своя реакция и свои приемы охоты. Двух одинаковых вы не встретите. Теодор Рузвельт, научный склад ума (но не сострадательное сердце) которого проявлялся и на охоте, писал: «Медведи отличаются друг от друга смелостью и жестокостью, точно так же, как люди». Исследователи публиковали
[96] заметки об индивидуальности обезьян, крыс, мышей, лемуров, зябликов и других певчих птиц, синежаброго и обыкновенного солнечника, колюшки, фундулюса, снежного барана, домашних коз, голубых крабов, радужной форели, пауков-скакунов, домовых сверчков, общественных насекомых… Другими словами, куда ни посмотри, везде найдутся индивидуальные различия. Некоторые особи более агрессивные и смелые, некоторые робкие; одни боятся всего нового, другие очень любопытны.
На зоологической станции в Италии двум осьминогам показали краба в банке. Первый осьминог обхватил щупальцами банку, снял крышку и съел часть добычи. «Потом он вернул на место крышку, словно сохранял остальное „на потом“, – рассказывали мои друзья, профессора Питер и Джуди Вейс из Ратгерского университета, которые присутствовали при этом эксперименте. – Мы были потрясены!» Исследователи предложили ту же задачу второму осьминогу. Он ползал туда-сюда по стеклянному аквариуму, как голодный леопард, который мечется в клетке, и ученые предполагали, что он тут же примется за дело. Но когда банка упала в воду, второй осьминог – вероятно, он был более робким или трусливым – метнулся за камень и не собирался выходить оттуда. «Ему было безразлично содержимое банки, – рассказывал Питер. – Мы думали, что первый осьминог продемонстрировал, „как поступают осьминоги“. Но второй вообще ничего не предпринимал». «Мы действительно не понимаем, насколько сильны индивидуальные различия у большинства животных, – объяснила Джуди. – Даже мы, ученые, об этом почти не думали»
[97].
Косатки Орки и Корки были пойманы в Британской Колумбии в 1968 и 1969 годах соответственно и доставлены в «Маринлэнд» на Тихоокеанском побережье недалеко от Лос-Анджелеса. В конце 70-х годов юная Александра Мортон начала изучать их вокальный диалект и регистрировать их поведение. Она видела, как косатки придумывают собственные сложные ритуалы. Добившись идеального исполнения одного ритуала, они придумывали другой.
У них был утренний ритуал. В промежуток времени между восходом солнца и моментом, когда его диск появлялся над стадионом, они «усердно пускали струи воды в определенное место на стенке цистерны, прямо у линии воды. А потом лизали это место своими толстыми розовыми языками». Первый луч солнца ударял в стенку цистерны и медленно опускался, касаясь воды точно в том месте, которое пометили косатки. «Думаю, никто бы мне не поверил, – сказала Мортон и прибавила: – С течением времени это место перемещалось из-за вращения Земли вокруг Солнца, но косатки всегда знали, где именно коснется воды первый луч». Стоунхендж для косаток? Первые астрономы-косатки?
