– А сестра Эхо, Элла, несколько недель пропадала в Танзании, – продолжает Катито. – Они вообще-то не очень хорошо ладили. Элла подчиняться не желала. Честно говоря, она, конечно, гадина. Знаете, есть слоны, про которых можно сказать, что у них хоть голова холодная, но сердце доброе. Они хорошие, понимаете? А Элла – гадина.
Когда она вернулась, то мигом поняла, что место матриарха свободно. Она сейчас самая старшая, ей сорок один, и воображает, будто она матриарх. Но вести себя как матриарх она не умеет. Эудоре сейчас сорок, и она тоже не знает… в общем, глава семьи из нее никудышная. И у людей так бывает: вроде бы человек уже взрослый, а семью возглавить не может. Вот и Эудора не знает, что делать. Такая размазня. Никто ее слушаться не станет.
А вот дочь Эхо, Энид, – единственная, кто ведет себя как подобает матриарху. Знаете, ведь бывает так, что человек, умирая, говорит ребенку: «Я ухожу, теперь ты за всю семью в ответе». Эхо специально воспитывала ее как преемницу. И сейчас Энид возглавляет семью, хотя ей всего тридцать. Она не робкого десятка. Если что-то случается и слонихи пугаются, все кидаются к ней, потому что чувствуют: она может их защитить.
Семейство Эхо под ее главенством процветало, и за тридцать пять лет с первоначальных семи членов выросло до сорока – столько их было на момент ее кончины. Единственная, кого она не уберегла, – Эрин. По любым меркам это было выдающееся правление, прежде всего благодаря исключительной способности Эхо руководить семьей, платить им сполна за их веру и верность и в бушующем житейском море, где постоянно возникают вопросы жизни и смерти, твердо вести семью безопасным курсом. Потому что безопасность – превыше всего.
Теперь решения принимает Энид. Это она увела семью за пределы заповедника, чего домоседка Эхо никогда не делала. И по временам кажется, что семья распалась на три отдельные группы: во главе одной стоит Энид, во главе другой – Элла, третьей – Эдвина. Сейчас они бродят где-то вот уже три месяца.
– Боюсь, Энид повела их в Танзанию, – вздыхает Катито. – Когда вернутся, поймем, все ли на месте.
День клонится к вечеру. Мы заезжаем в лагерь за Вики и снова отправляемся по заповеднику.
Атмосферный фронт с дождями до Амбосели не дошел, сюда он принес только пылевые вихри, которые гуляют по пропыленной саванне.
Поражающее воображение скопище четырехсот слонов начинает волнами расходиться от болотистой низины вверх по спальным холмам. Мне ни разу не доводилось видеть такое множество слонов в одном месте. Вроде вот они, рядом, наше слоновое изобилие не знает границ, а я уж по ним тоскую.
Я привык называть их ласковыми именами и прозвищами, потому что, раз познакомившись с ними, не мыслю теперь своей жизни без них. В моем сознании им навсегда отведено место родственников. И мое осознание себя будет неразрывно с ними связано. Сами они давно осознали и себя, и свое место в семье, и среди себе подобных. Я им не нужен. Для того чтобы быть слонами, они не нуждаются в людях. Миллионы и миллионы лет они, их семьи, их близкие вели свои ясные и понятные жизни. Задолго до того, как мы появились, они уже жили-поживали, добра наживали.
За небольшой группой слоних – их около десятка – хвостом следуют полтора десятка самцов. Значит, среди слоних наверняка есть течные.
Вики предупреждает:
– Бывает, что слониха симулирует течку.
Смысл ее слов до меня не сразу доходит.
– Она заигрывает, встает в интересные позы, но без принимающей стойки, то есть самцу на себя залезть не дает. Ей просто приятно его внимание.
Получается, слонихе ради дополнительного внимания самца хватает ума притвориться, что у нее течка, и симулировать готовность.
В лагере прошел слух, что в заповедник после трехмесячного отсутствия вновь забрел редкостный молодец-слон по имени Тим. Мы озираемся, пытаясь его высмотреть. Дело это нехитрое, и, заметив эту махину, мы решаем подъехать поближе.
Теперь я вижу, почему этот действительно выдающийся экземпляр стал живой легендой. Тиму сорок три года, у него гигантские бивни, асимметрично посаженные и немного разные по длине, поэтому, когда он ходит, тот, что длиннее, почти скребет землю. Думаю, что каждый бивень весит не меньше сорока пяти килограммов.
Он выглядит каким-то немыслимым реликтом, живым мамонтом, сошедшим с рисунка на стене пещеры. У меня в голове не укладывается, как самцу, носителю такого количества слоновой кости, удалось выжить и дорасти до таких размеров.
Голос Вики меняется, ей не хватает слов:
– Всякий раз, как я его вижу… У нас у всех гора с плеч падает, когда он возвращается целым и невредимым.
На глазах у нее слезы.
– Их ведь так любишь, что страшно становится. В полном смысле слова, до смерти любишь. Просто сердце разрывается.
Я смотрю на Тима. Он пока выжидает, дает ситуации созреть.
Вики начинает его нахваливать:
– Вы только посмотрите, каков красавец! Из-за него я снова и снова влюбляюсь в свою работу. Все говорят: какая ты счастливая, и я правда очень счастливая. Но на мне такая ответственность… И я убеждена, то же чувствуют и другие исследователи, работающие с исчезающими видами… Сейчас такое тревожное время. Как только браконьеров прижмут в Центральной Африке, они все побегут сюда. Я бы очень хотела пробыть здесь еще тридцать лет, но, судя по тому, какими темпами развивается ситуация, через тридцать лет слонов тут не будет. А мир, в котором нет слонов, мне не нужен. Чем больше за ними наблюдаешь, тем отчетливее сознаешь и прочность их уз, и глубину личности, и то, как день ото дня они укрепляют свои отношения.
У Тима муст. У него все время подтекает моча, он практически не ест, не спит, весь превратившись в бдительное ожидание. У самцов во время муста подбородок уходит внутрь, а голова задирается, что придает им победоносный вид. Течная самка ходит, бойко повиливая и покручивая задом, и так поглядывает на самцов через плечо, что буквально ждешь, когда она начнет кокетливо хлопать ресницами. Это невероятно смешно, особенно если наблюдаешь такое впервые. Откровенный флирт, который кажется нам забавным, то есть мы эти вибрации улавливаем. Вот до чего мы похожи.
Тим проходит перед нами, и я чувствую его отчетливый запах.
– Во время муста секрет височных желез по запаху немного напоминает бханг
[44], – говорит Вики.
Что-что напоминает? А я-то думал, это пачули…
Тиму всего сорок три, это значит, что у него впереди еще как минимум десять лет полноценной половой активности, если его не убьют. И, поскольку муст у него совпал с окончанием периода дождей, когда большинство здешних самок в эструсе, он сможет зачать много детишек, которые унаследуют его гены и могучие бивни.
В Африке почти не осталось популяций, где сохранились самцы старше сорока. Но, вопреки всем препонам и опасностям, он здесь. Этот мир, несмотря на все свои несовершенства, еще способен обеспечивать воспроизводство слонов, поддерживать их слоновий уклад. Эти слоны в «консервации» не нуждаются, их просто надо оставить в покое. Они прекрасно умеют быть слонами. И нашим внукам хорошо бы дать шанс узнать, что нам удалось достичь некоторого понимания.
