Через несколько минут после того, как я начал искать научную литературу о «теории разума», мне попалось типичное современное исследование. Оно было озаглавлено мудрено: «Отсутствие свидетельств того, что животные обладают чем-либо, даже отдаленно напоминающим то, что описывает „теория разума“» – и опубликовано в «Философских трудах Королевского общества». Статья начинается с таких слов: «„Теория разума“ говорит о способности делать обоснованные выводы о поведении других агентов на основе абстрактных, сходных с теорией, представлений о причинно-следственных отношениях между ненаблюдаемым состоянием психики и наблюдаемым положением дел». (Перевод: наблюдая за поведением других, мы можем догадаться, о чем они думают.) Авторы статьи далее заявляют: «Мы полностью агностичны (по крайней мере, в данном вопросе) по отношению к тому, являются ли состояния организма модальными или амодальными, дискретными распределенными, символичными или коннекционными, или даже к тому, как у них появились репрезеантационные или информационные качества… Разумеется, существует бесчисленное количество других факторов, которые также вносят вклад в формирование поведения биологического организма».
Может быть, сильно напрягшись, я пойму эту статью… но что-то не хочется.
Два парня из Ратгерского университета (там я защищал докторскую диссертацию и поэтому пристрастен) опубликовали обзор под названием «Читать собственные мысли: когнитивная теория самосознания». Вот что мы там видим: «Мы начнем с анализа того, что, вероятно, является самым распространенным представлением о самосознании, „теории теории“ (ТТ). Основная идея ТТ самосознания заключается в том, что доступ к собственному сознанию обеспечивается тем же когнитивным механизмом, который играет центральную роль в приписывании психических состояний другим… Специалисты в области ТТ утверждают, что она подтверждается свидетельствами из области психологического развития и психопатологий… Приведя аргументы против ТТ, в пользу нашей теории, мы затем рассмотрим две другие теории самосознания, которые можно встретить в современной литературе»
[85].
Нет уж, спасибо! Теоретизирование о теоретизировании представляется мне совершенно неподходящим заменителем наблюдению за поведением живых существ.
Пожалуй, «теория разума» – самая раздутая идея в человеческой психологии. Из-за нее многие аспекты разума животных остаются недооцененными. Мы все оказывались в ситуациях, когда думали: «Я не знаю, как она ко мне относится» или «Я не знаю, что от него ждать».
В XVII веке Джон Локк писал, что «разум человека не способен проникнуть в чужое тело». Художник Поль Гоген говорил о своей тринадцатилетней жене: «Я стремлюсь видеть и думать через этого ребенка». Джони Митчелл пела, что никакая близость – кожа к коже, глаза в глаза – не избавляет от одиночества. Римский поэт Лукреций – в строках, которые Йейтс назвал «лучшим описанием полового акта из всех, когда-либо написанных» (не говоря уже о хорошем переводе)? – с удивительной точностью отмечал:
Жадно сжимают тела и, сливая слюну со слюною,
Дышат друг другу в лицо и кусают уста в поцелуе.
Тщетны усилия их: ничего они выжать не могут,
Как и пробиться вовнутрь и в тело всем телом проникнуть…
Средств не умея найти, чтобы справиться с этой напастью:
Так их изводит вконец неизвестная скрытая рана
[86].
«Трагедия сексуальных отношений заключается в том, – с грустью констатировал Йейтс, – что душа партнера всегда остается девственной и непроницаемой». Другой поэт, Поль Валери, писал, что «человеческое общение требует, чтобы разум был закрыт от других». Хвала поэтам – они разбираются в науке. Как и некоторые ученые, впрочем. В частности, Николас Хамфри говорит: «Не существует дверей между одним сознанием и другим. Все имеют непосредственный доступ только к своему сознанию, а не чужому».
Если бы я хотел вас обмануть, составить о себе ложное представление или что-то у вас украсть, мне нужно держать свой разум непроницаемым. Чем больше у нас возможностей проникнуть в сознание друг друга, тем сильнее потребность нашего мозга «запереть дверь». Да, конечно, мы наблюдаем, составляем собственное представление, но в конечном итоге все это только догадки. И это максимум, на что мы способны. Мы можем раскрыться или спрятать карты – выбор только за нами.
У шимпанзе, если можно так выразиться, есть «теория разума» шимпанзе, а у дельфинов – «теория разума» дельфинов. Люди часто испытывают трудности даже с пониманием потребностей и предсказанием действий других людей. А тот, кто предполагает, что другие животные не обладают сознанием – или отрицает их способность к сознательному опыту, – демонстрирует, насколько слабы наши таланты в области «теории разума».
Китобои в Японии и на Фарерских островах убивают дельфинов и гринд, загоняя стальной стержень в их спинной мозг. Животные кричат от боли и страха и бьются в агонии. (В Японии законом запрещено умерщвлять коров и свиней так жестоко, как убивают дельфинов.) Отсутствие сострадания к дельфинам и китам означает, что «теория разума» человека неполна. У нас недостаток эмпатии, дефицит сострадания. Насилие людей в отношении друг друга, жестокость, геноцид по национальному и религиозному признаку – все это широко распространено в нашем мире. Слон никогда не станет управлять реактивным самолетом. И не направит его в здание Всемирного торгового центра. От природы нам дана способность к более глубокому чувству сострадания, но мы закрываем глаза на этот дар. Почему человек считает угрозой своему эго одно лишь предположение, что другие животные тоже могут мыслить и чувствовать? Потому что, признавая разумность другого существа, мы уже не можем жестоко обращаться с ним? Мы несовершенны и склонны занимать оборонительную позицию. Может, несовершенство – одно из тех качеств, которые «делают нас людьми»?
Если одни люди не способны увидеть разум у животных, то другие находят разум, сходный с человеческим, буквально везде. Наш мозг автоматически различает человеческие лица в таких объектах, как облака, луна и даже пища. Многие верят, что камни, деревья, реки, вулканы, огонь и другие объекты способны, что все обладает разумом и душой, может действовать заодно с нами или против нас. Такая точка зрения носит название панпсихизм. Религия, вытекающая из этого взгляда на мир, – пантеизм. Она была распространена среди племен охотников и собирателей и дожила до наших дней. На вершине горы Килауэа на Гавайях я видел приношения в форме денег и спиртных напитков, оставленных людьми, которые считают, что внутри вулкана живет божество – оно наблюдает за ними, иногда помогает, а иногда и наказывает. Поэтому не стоит злить вулкан своим равнодушием. Еще немного выпивки, несколько купюр, цветы, немного еды, а время от времени жареный поросенок – и богиня вулкана Пеле, возможно, смягчится. И это происходит в Соединенных Штатах, где каждый может зайти в туристический центр и узнать о геологии вулкана. (Работники заповедника просили посетителей не оставлять приношения в виде еды, денег, цветов, благовоний и спиртных напитков на вершине Килауэа, потому что все это становится добычей крыс, мух и тараканов, а не попадает к богине.) Похоже, глубокая вера в сверхъестественное имеет прочные корни.
