— И что же? — спросил Фосс, который знал ответ и готов был отпустить Ангуса.
— Я принял решение, — повторил Ангус, потея на холоде, — присоединиться к Джадду. Вряд ли стоит и дальше лезть в эту глушь. Земли у меня хватает, — коротко добавил он, не уточняя количество акров, потому как это было бы не совсем уместно.
— Значит, вы богаты, — заметил Фосс со всей серьезностью.
— Я имею в виду, — с запинкой проговорил несчастный молодой человек, — что земли на побережье столько, что хватит всем!
И тут его новый предводитель, то есть Джадд-каторжник, положил сильную руку на плечо молодого помещика и попросил что-то сделать.
— Ладно! — резко ответил Ральф Ангус, впрочем, с твердым намерением подчиняться.
Он ушел выполнять поручение и тем самым передал свою жизнь в руки Джадда. Поскольку руки у того были умелые, возможно, он и не прогадал, хотя сам молодой человек чувствовал, что предал свой класс — раз и навсегда.
Все собрались в кратчайшие сроки, причем на удивление слаженно и дружелюбно, однако, когда момент расставания наступил, движения их сделались резкими и неестественными. Разъезжаясь в разные стороны, люди вспомнили, насколько близко узнали друг друга за время путешествия, и ни у кого не возникло желания оглядываться назад.
Только Гарри Робартс окликнул своего приятеля:
— Прощайте, мистер Джадд.
Они забыли про Гарри, который, конечно, был всего лишь мальчишкой и дурачком. О нем позабыл даже Джадд, чуявший привязанность мальчика и всегда знавший, что ему придется его потерять.
— А, Гарри, прощай, — ответил каторжник, чувствуя себя уличенным. Прочистив горло, он ворчливо добавил: — Ты меня покидаешь. Я-то думал, ты пойдешь со мной. — Хотя это была неправда.
— Я пошел бы с вами… — начал мальчик и заколебался.
Тогда почему бы Гарри не пойти? Причин у него не имелось, разве что так было задумано.
— Я пошел бы с вами, если бы захотел! — крикнул он в лицо своему другу и вонзил пятки в бока лошади. — Но я не хочу! — завопил он. — Вот и езжайте себе! Езжайте-езжайте, не то все ребра вам переломаю!
Два отряда разъехались в противоположные стороны. За исключением Гарри Робартса, участь которого угнетала его самого, все значительно воспрянули духом. Черный Джеки, все так же ехавший по правую руку от Фосса, усмехался, покачиваясь на едва волочившей ноги и тощей как скелет лошади. Многое превышало разумение юного аборигена, зато он был жив. Невидимая веревка, связывавшая кавалькаду, медленно порвалась, и вскоре на равнине не осталось никаких следов экспедиции, не считая небольшой груды камней, обозначающих могилу мистера Пэлфримена.
Тринадцать
Хотя заработанных денег вполне бы хватило, чтобы искупить его невысокое происхождение, мистер Боннер никогда и не претендовал на принадлежность к высшему классу. Подобную роскошь он оставил своей супруге, которая получала огромное удовольствие и от привилегий, и от тягот, к нему прилагающихся. Торговец же получал удовольствие от денег, поскольку в свое время успел побыть и мальчиком на побегушках, и вечно виноватым работником, и личным секретарем у нескольких суровых дельцов. Он действительно любил свое состояние, обеспечившее защиту, как считал он сам, от жизненных невзгод, и постепенно мистер Боннер позабыл, что устрица без раковины ничуть не более уязвима, чем человек. Торговец любил думать, что спасение при жизни означает также спасение после смерти. Вследствие этого он часто пытался подсчитать, сколько и от кого именно может выторговать себе небесных благ, дабы убедиться, что войдет в Царство Божие через нужные врата, и даже начал тайно отписывать щедрые суммы всем конфессиям, включая и те, которые одобрял.
Однако изыскания интеллектуальные, не говоря уже об изысканиях духовных, — занятие для мужчины не вполне серьезное, кое мистер Боннер оставлял женщинам или чудаковатым знатокам. Если он и испытывал томление духа, то предпочитал утолять его на свежем воздухе, прореживая бутоны на камелиях — в тех прекрасных, глянцевых, аккуратных, непролазных зарослях кустов, которые посадил своими руками и которые росли вместе с его собственным богатством. Хотя в конечном итоге цветы камелий страдали от излишнего совершенства, а благонадежная вечнозеленая прелесть к лету наскучивала, именно это он и любил: неизменный ответ своим ожиданиям. Взять, к примеру, Бога. Если бы его Бог не был скучен, мистер Боннер, чего доброго, заподозрил бы Его. На самом деле уважение торговца тканями к воле Божьей приблизительно сравнялось с уважением к своей собственной воле. Занимаясь законной торговлей много лет, он только теперь начал подозревать, что жизнь готовит ему жестокий сюрприз.
Материальный мир мистера Боннера пошатнулся благодаря его племяннице, Лоре Тревельян.
— Мы надеемся убедить мисс Тревельян попробовать морские купания.
Для такого случая мистер Боннер обошел стеклянную перегородку и подождал, пока Пэйлторп, его правая рука, закроет гроссбух, по которому водил пальцем.
— А каково ваше мнение о морских купаниях, Пэйлторп? — осведомился коммерсант, что было весьма любезно с его стороны.
Пэйлторп, давно решивший, что иметь собственное мнение опасно, ответил довольно осторожно:
— Все зависит, так сказать, от конституции человека.
— Вполне может быть, — опечалился его работодатель.
— Без учета конституции ничего нельзя сказать наверняка.
Пэйлторп понадеялся, что теперь он спасен.
Мистер Боннер позвякал мелочью в кармане брюк, своими денежками, из которых платил жалованье Пэйлторпу, надо сказать, весьма приличное. Коммерсант был достаточно щедр, поскольку терпеть не мог разногласий и всякого рода неудобств. И, естественно, теперь счел себя обманутым в своих правах.
— Вы ведь знаете мою племянницу! — воскликнул он, багровея от нетерпения.
— И правда, сэр, — признал Пэйлторп, — с юной леди я знаком, однако вовсе не с научной точки зрения.
Исключений для Пэйлторпа не существовало, и в результате он никогда не заходил слишком далеко. Он был выше честолюбия, и воздух колонии отнюдь не разрушил его готовности служить хозяину. Вместе со своей рассудительной женой Пэйлторп принадлежал к классу половичков, хотя и превосходного качества, предназначенных для вытирания ног власть предержащих. Иногда супружеская чета обсуждала ноги, которые ими пользовались, или же, скорее, супруги представляли друг другу доказательства своей услужливости, потому как обсуждение подразумевает критику, а Пэйлторпы не критиковали никогда и никого.
К примеру, миссис Пэйлторп начинала:
— По-видимому, шаль с набивным рисунком идет мне куда больше, чем я думала. Как вы полагаете, мистер Пэйлторп, эта шаль мне к лицу?
— Да-да, конечно-конечно, — уверенно отвечал ее супруг.
При этом они, как водится, потягивали чай. В компании друг друга Пэйлторпы всегда были одновременно близки и далеки.
