— И теперь они хотят убить меня? — спросил Фосс.
Джеки стоял молча.
— Они не смогут убить меня, — сказал Фосс. — Это невозможно!
Хотя щека его дернулась как у обычного человека.
— Скажи им, что я не умру. Взамен я предлагаю свою дружбу. Я друг черный человек! Понимаешь? Это знак дружбы.
Белый человек взял горячую, черную правую ладонь мальчика обеими руками и пожал. Волна грустной, теплой магии и тоски по ушедшему захватила черного, однако из-за того, что иссохшим рукам белого человека не хватало физической силы, несмотря на теплоту и силу духовную, мальчик отдернул ладонь.
Он начал что-то лопотать. Двое мужчин постарше и могучий абориген помоложе вышли вперед и заговорили с Джеки, а там, где слов не хватало, помогали себе жестами. Видимо, то, что они обсуждали, имело огромную важность и должно было произойти, несмотря ни на какие трудности.
Потом Джеки, чье положение явно его тяготило, поднял взгляд и сказал:
— Не хорошо, мистер Фосс… Эти черные говорить, вы идти с нами, — добавил он, все еще одержимый магией белого человека.
Фосс низко опустил голову. Не будучи знаком с проявлениями смирения, он пытался представить, как действовал бы при подобных обстоятельствах Пэлфримен, однако каменная равнина и ослепительный свет не давали ему укрыться в воспоминаниях.
Черные не сводили с него глаз. Как четко выделялись на их телах жилы и соски! Как они смотрели!
Белый человек качнулся, словно сноп сухой травы. Он снова садился в седло.
В своей слабости или же в грезе, которой жил, немец почувствовал, как носок сапога соскользнул со стремени. Подбородок обожгло острой вспышкой боли что-то железное, наверняка пряжка, и он снова очутился на земле. В прошлом подобный инцидент заставил бы его выглядеть крайне комично.
Однако черные не засмеялись.
Фосс собрался и наконец сел в седло, раскачиваясь и улыбаясь. На жаре текущая по подбородку кровь быстро высыхала, ранку тут же облепили мухи.
К нему подъехала женщина, собираясь промыть рану.
— Lass mich los
[39], — резко, даже грубо бросил он, сердясь скорее на себя, чем на нее.
Отряд двинулся по равнине из кварца, через которую вела расчищенная тропа, судя по сдвинутым в стороны валунам. Перемещаться по бледной пыльной тропе было вполне сносно. Несколько черных пошли впереди, основная часть держалась сзади. Теперь не существовало различий между черными и белыми, между людьми и лошадьми. Расстояние сглаживало мелкие детали.
— Боже правый, сэр, что с нами будет? — спросил Гарри Робартс, поднимаясь со дна на поверхность своих глаз.
— Полагаю, это известно только им, — ответил немец.
— Господи, сэр, неужели вы им позволите? — вскричал испуганный парнишка. — Господи, неужели вы нас не спасете?
— Я больше тебе не Господь, Гарри, — сказал Фосс.
— Другого мне и не нужно! — воскликнул мальчик.
И снова мужчина проникся к мальчику благодарностью за преданность. Разве мог он, дойдя до подобного состояния, позволить себе роскошь ее принять?
Пока он над этим размышлял, Лора Тревельян ехала рядом, хотя на узкой тропе едва ли хватало места для двух лошадей.
— Значит, теперь ты меня покинешь? — спросил он.
— Ни на минуту, — сказала она. — Никогда-никогда!
— Если твое учение принудило меня отказаться от силы, то вскоре наверняка наступит такой момент, что мы больше не сможем быть вместе.
— Вероятно, нам придется ненадолго расстаться. Но это мы уже проходили.
Они ехали рядом.
— Я подумаю, как тебя убедить, — проговорила она через некоторое время, — как убедить тебя, что возможно все. Если только я смогу принести жертву…
И тогда он посмотрел на нее и увидел, что они остригли ей волосы, а ниже щетины, оставшейся на их месте, срезали плоть с лица. Теперь она была совсем голая. И красивая. Ее глаза наполняли его влагой.
Так они ехали над пылью, в которой писали свою собственную легенду.
* * *
В тот вечер, когда по распоряжению доктора Килвиннинга состригли волосы мисс Тревельян, горничная Бетти была вся в слезах.
— До чего же красивые! — воскликнула она. — Я их обязательно сохраню, набью себе маленькую подушечку.
— Бетти, это отвратительно, — сказала миссис Боннер.
Однако волосы оставить позволила, потому что была тронута и потому что больше не чувствовала себя вправе запрещать другим людям удовлетворять свои желания.
Когда убрали портновские ножницы, оскверненная голова Лоры Тревельян откинулась на подушки. Она лежала с закрытыми глазами, как часто делала теперь, и доктор Килвиннинг мерил ей пульс, тем самым заполняя неловкую паузу и не давая болтать невеждам.
Из наблюдавших за стрижкой больше всех был потрясен мистер Боннер, которому никогда не доводилось видеть женщин без волос. Вскоре он тихонечко вышел из комнаты племянницы, справедливо заключив, что его отсутствия все равно никто не заметит.
Когда наконец его супруга спустилась с доктором Килвиннингом, он околачивался у подножия лестницы, точнее, возле чулана, словно был незваным гостем в собственном доме. Доктор устремился к выходу с предельной скоростью, которую могли развить его лакированные ботинки.
Однако эти упитанные старики, помудревшие за последние несколько дней, так от него зависели! Довольно заурядная пожилая женщина чуть ли не хватала его за руки. Увы, статус модного доктора не мог защитить от множества неприятных несуразностей. Во всяком случае, высокие гонорары сподвигали отдельных личностей к излишней навязчивости.
— Скажите, доктор, ведь это не заразно? — спрашивала миссис Боннер.
— Выступая в суде, миссис Боннер, я бы в этом не поклялся, однако почему бы не принять меры для защиты от инфекции?
Доктор Килвиннинг, чьи упругие икры милосердно донесли его до подножия лестницы, столкнулся с мистером Боннером, и они кивнули друг другу, словно только что встретились.
Мистер Боннер доктора Килвиннинга терпеть не мог. Он готов был разбить ему нос.
— О боже, если это заразно, — запричитала миссис Боннер, — тогда и малышка в опасности!
— Я такого не говорил. В самом деле, навряд ли. — Доктор Килвиннинг рассмеялся. — Однако воля Божья, знаете ли, не имеет привычки считаться с мнениями докторов.
— Значит, — проговорил мистер Боннер, не в силах более сдерживаться, — дело нечисто! Если один доктор получает гонорар, который другим и не снился, то должен составить мнение, кое обязан уважать сам Всевышний. Если это кощунство, доктор Килвиннинг, то я не виноват. Вы меня просто вынудили!
