— О, что за невозможный запах! Вы чувствуете? — воскликнула в сердцах эта добрая женщина.
— Да, — ответил мистер Боннер. — Думаю, это груши.
— Какие груши?
— Я принес их Лоре в тот вечер… в первый вечер ее болезни, и оставил здесь. Да, вот они, моя дорогая. В суматохе вы их не заметили.
— Я не заметила?! — вскричала миссис Боннер.
В самом деле, немного липкие и почерневшие груши так и лежали в гнездышке увядших листьев.
— Отвратительно! Пожалуйста, унесите их отсюда, мистер Боннер!
Что он и сделал с большим облегчением, этот сильный мужчина, утративший свою силу.
Избавившись от противных груш и оставшись наедине со спящей племянницей, миссис Боннер, казалось бы, могла как следует поразмыслить. Я подумаю, всегда говорила она, но за всю свою жизнь так и не удосужилась раскрыть тайну сего процесса. И это очень ее расстраивало, о чем мало кто догадывался.
И вот всю ночь, во время приступов бодрствования, она ждала мыслей, которые никак не приходили. «Значит, такая уж я пустоголовая», — удрученно признала она. Да, миссис Боннер так и осталась в душе маленькой девочкой.
К пепельно-серому утру пожилую женщину, казалось, покинула вся радость утешения, кроме ребенка, которому тоже суждено было ее оставить.
Дождавшись рассвета, она поспешно поднялась и побрела, закатывая пышные рукава, в комнату Мерси. Малышка уже не спала — ее разбудили голуби.
— Ну вот, — проговорила женщина. — Теперь мы вместе!
Мерси, по-видимому, была с нею согласна. Понемногу малышка приспосабливалась к своему телу. За окном ворковали голуби, прохладный сад заливали солнечные лучи, и миссис Боннер благополучно позабыла инциденты из прошлого, которые решила не вспоминать, и прижимала к себе ребенка, защищаясь от настоящего. От всего темного и ужасного, чего сама она не понимала, можно было отмахнуться, если бы только ребенок остался с ней.
— Какая же ты слюнявая, — проговорила она почти одобрительно. — Ах ты, маленькая грязнуля!
Так она обращалась к своему тайному ребенку.
И Мерси ясно видела сквозь морщинистую кожу недостатки гораздо более серьезные, которые в ее присутствии совсем не нужно было скрывать.
В то утро, вновь укрывшись под чистым чепцом, миссис Боннер отправилась к племяннице и была очень бодра.
— Сегодня ты спала прекрасно, Лора, — объявила она, поправляя подушки умелыми руками.
Лора покорилась и спорить не стала, потому что внутри она оставалась неприкосновенна.
И вскоре тетушка дрогнула.
— Позволишь мне расчесать твои волосы? — спросила она.
— У меня их больше нет, — ответила Лора.
Иногда у миссис Боннер случалось учащенное сердцебиение, о чем она непременно сообщала мужу, если на то имелась необходимость. Сегодня он уже успел уехать, и в ее распоряжении оказалось все утро, чем она и решила воспользоваться.
Лора перевела на тетушку взгляд, от которого теперь было не укрыться, потому что волосы остригли, и сказала:
— Проследите, чтобы вещи сложили аккуратно, тетя, потому как я не хочу произвести неблагоприятное впечатление. Почти все вы найдете в кедровом сундучке. Кроме шести ночных рубашек (как вы помните, у нас их слишком много) и гофрированного чепчика, подаренного Уной Прингл. Они лежат на верхней полке большого комода на лестничной площадке.
Лицо миссис Боннер, некогда весьма миловидное, выглядело явно опухшим.
— Даже не знаю, — ответила она. — Ты должна поговорить со своим дядей. Вряд ли он позволит. Нельзя распоряжаться живой душой будто посылкой!
В середине дня Лора снова заговорила:
— Полагаю, Эсболды наймут карету или еще что-нибудь на рессорах. Нельзя же везти маленького ребенка на телеге до самого Пенрита.
Миссис Боннер занялась рукоделием. Ближе к вечеру Лора приподнялась на подушках и спросила:
— Неужели вы не видите, как я страдаю? Для меня это смерти подобно! Но я должна! Тогда он поймет.
— Кто? — вскричала миссис Боннер, задыхаясь от собственных страданий. — Кто?
Отложив кружева в сторону, она посмотрела в запавшие глаза племянницы.
Лора Тревельян металась в бреду, переживая самый разгар своей болезни.
— О, Господи Иисусе, смилуйся! — причитала она. — Спаси нас, а если спастись нам не суждено, то дай нам умереть! Моя любовь слишком тяжела! Я этого не вынесу, ведь я слишком слаба…
Тем вечером, с опаской войдя в комнату, мистер Боннер спросил:
— Есть ли перемены к лучшему?
Супруга его лишь махнула рукой:
— И не спрашивайте.
Некоторое утешение принесло неожиданное возвращение доктора Килвиннинга. Хотя от него пахло портвейном, которым он угостился в доме предыдущего пациента, обрадованные Боннеры простили ему это маленькое прегрешение.
Стараясь сдерживать свое ароматное дыхание, доктор Килвиннинг предложил на следующий день пустить мисс Тревельян кровь. Он двинулся к выходу, и плохо подогнанная дверца шкафа задребезжала, нарушая тишину. Несмотря на то что мебель была неважнецкая, миссис Боннер действительно любила племянницу, чью комнату обставляла сама.
Весь вечер супруги трепетали, как листья пальмы на ветру.
Больная временами вела себя настолько разумно, что ее галлюцинации казались ужасными вдвойне, когда она решала ими поделиться.
— Думаю, будет лучше, — объявила Лора, — если я больше не увижу Мерси. Напоследок. То есть утром, перед тем как она уедет. Приглядите, чтобы завтрак подали легкий, тетя, чтобы ее не растрясло в дороге. И оденьте ее потеплее, во что-нибудь такое, что можно снять, когда станет жарко.
Потом:
— Вы приглядите за этим, тетя? Не забудете?
— Нет-нет, — заверила миссис Боннер, вступив в самую ожесточенную схватку с собственной совестью.
Желая глотнуть воздуха или просто развлечься, она подошла к окну и отдернула шторы. Обычно ее занимали дела сугубо житейские, и она редко обращала внимание на небо, но тут небо предстало прямо перед ней — в высшей степени внушительное, сочного темно-синего цвета. Или даже черного. Оно было черным как вода в колодце, и тело миссис Боннер не вынесло подобного зрелища. Однако восхитительная россыпь звезд порадовала ее как ребенка. Еще она заметила любопытный феномен. Проследив взглядом за широкой полосой света, миссис Боннер почти отважилась поверить, что она выведет ее из состояния мучительного смятения.
— Взгляни-ка, Лора! — позвала она, придерживая шторы, и глаза ее увлажнились. — Что за удивительное зрелище!
Она стояла, услужливо прижавшись к оконной раме в надежде, что больная увидит, всего лишь повернув голову.
